Опубликовано 23 апреля 2018, 15:35

«Проще перечислить организации, с которыми мы не сотрудничаем»

Интервью декана химического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Степана Калмыкова
Степан Калмыков, декан химического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова

Степан Калмыков, декан химического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова

© Фото из личного архива

Химическая наука давно переросла «традиционное» представление о разноцветных жидкостях и исследованиях в одной тесной лаборатории — теперь ведутся крупномасштабные высокотехнологичные исследования. О том, в каком направлении движется современная химия, что помогает нести свет знаний в широкие массы, а также как сочетать руководство факультетом с успешной научной деятельностью, в интервью Indicator.Ru рассказал новый декан химического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, профессор Степан Калмыков.

— Расскажите, пожалуйста, какие направления в современной химии считаются наиболее перспективными? Как они развиваются на химическом факультете МГУ?

— Если говорить о современной химической науке вообще, могу отметить, что она стала точной и междисциплинарной. Все процессы активно математизируются, реакции описываются точными цифрами, а химическая лаборатория и оборудование мало соответствуют школьному представлению о сливании цветных растворов, бурлении и выделении газа. Междисциплинарность заключается в связи с множеством других наук, и это проявляется во всех наших работах.

Важнейшим направлением является медицина. Любая ее задача начинается с химии, ведь в основе любого препарата лежит некая молекула или вещество, которые нужно выделить или синтезировать, исследовать их свойства. Другое направление — энергетика, все, что связано с источниками тока, различными аккумуляторами. Отдельное направление — ядерная энергетика. Это огромный пласт работ, разных по своей природе и сути, связанных с науками о материалах, с классической химией, физикой и другими науками. Еще одно направление — конструкционные и композитные материалы, из которых сделано абсолютно все, что мы видим вокруг нас и чем пользуемся в обыденной жизни. Так что популярная фраза «все сплошная химия» абсолютно правдива. Кроме того, очень важна нефтехимия. Глубокая переработка нефти, в частности тяжелокипящих фракций, позволяет получать огромное количество веществ, в том числе полимерных, находящих широкое применение в производстве и быту. Тут на первый план выходят исследования, связанные с катализом. Это ставит перед исследователями важные задачи и отличает современную экономику от чисто сырьевой, когда речь идет исключительно о поставке исходных материалов или их простой переработке.

Кроме этих направлений, можно сформулировать еще несколько: природоподобные технологии, связанные с медициной и охраной окружающей среды, задача утилизации опасных отходов производств и многое другое. Невозможно представить современную науку без математической химии: методы квантовой химии и использование нейронных сетей (методы машинного обучения) позволяют прогнозировать протекание химических реакций, свойства и поведение новых соединений, что существенно экономит время и затраты экспериментаторов. Химический факультет является очень конкурентоспособной организацией, потому что компетенции имеются во всех основных областях современной химии. Я даже не могу назвать ни одного большого серьезного направления, где бы в той или иной степени мы не играли важной роли.

— С какими российскими вузами сотрудничают лаборатории факультета?

— Проще перечислить организации, с которыми мы не сотрудничаем. Есть огромный пул институтов РАН по направлению химии и наук о материалах, биологии, физиологии и медицины. Это множество больших и маленьких, региональных и федеральных вузов, с которыми у нас очень хорошие и интересные взаимоотношения. Мы обмениваемся студентами, ведем совместные дипломные работы, имеем общие гранты, контракты и проекты. Например, сейчас есть один очень серьезный многомиллионный проект по катализу и нефтехимии, которым руководит ректор МГУ, академик Виктор Антонович Садовничий и который выполняется на химическом факультете. Кроме нас, в этом участвует несколько крупных институтов и химических компаний. Проект финансируется Министерством образования и науки и имеет выход на конкретный коммерческий продукт и конкретную коммерческую технологию. Подобных примеров достаточно много, но этот на данный момент один из наиболее масштабных.

— Каков опыт международного сотрудничества? Особенно интересно узнать, как складываются отношения в свете настоящей политической обстановки и санкций.

— Очевидно, ослабли все отношения с США. С обеих сторон усложнены визовые процедуры; среди оставшихся в американском посольстве наших дипломатов нет ни одного, кто курировал бы науку. Все это очень печально, и роль науки здесь состоит в том, чтобы сохранить и без того замороженные взаимоотношения хотя бы на минимальном уровне. Как со стороны США, так и со стороны России ставится задача поддержания научной дипломатии: необходимо дать ученым возможность обсуждать вопросы и темы, которые не могут сейчас быть затронуты на уровне политических деятелей.

С другой стороны, у нас очень активное сотрудничество с Европой и Азией. Так, в начале года подписано четыре контракта с японскими вузами об обмене студентами. Также мы сотрудничаем с крупными исследовательскими центрами и институтами в Германии, среди которых члены ассоциации Гельмгольца. Тесное сотрудничество есть с французским центром синхронного излучения в Гренобле, в котором Россия имеет 6% акций и, соответственно, право на места в совете директоров и, главное, на время для работы за приборами. Опять же в Германии в ближайшее время начнется взаимодействие в рамках международного проекта XFEL по созданию самого крупного в мире лазера на свободных электронах; здесь у России 25% процентов акций, что позволяет отечественным ученым формировать научную программу.

— Как складывается судьба выпускников? В какие области они чаще всего идут дальше? Много ли людей уходят из специальности?

— У меня есть конкретные цифры по результатам опроса наших выпускников последних четырех лет. Выборка неплохая, ответила примерно треть окончивших специалитет. Чуть больше половины поступили в аспирантуру, 66% из них — в МГУ, 17% — в другие российские вузы, примерно столько же — в зарубежные. То есть многие, попав в МГУ, с трудом режут эту пуповину, остаются здесь как аспиранты, а потом уже как сотрудники.

Некоторые выпускники пошли работать, таких 42% от общего числа. Абсолютное большинство остается в России (92%), из них трудоустроены в компаниях, связанных с наукой и производством по профилю диплома, 27%, не по профилю диплома, но связанных с химией — 25%. Суммарно по меньшей мере половина так или иначе следует направлению факультета, еще около четверти не связаны с химией, производством и наукой. Думаю, цифры довольно неплохие. Наши выпускники востребованы и при желании могут получить высокооплачиваемую хорошую работу. Могу сказать по опыту своему и своих знакомых: человек, окончивший наш факультет (и МГУ вообще), должен сильно постараться, чтобы никак не реализовать себя в будущем.

Выпускники химического факультета на старте в новую жизнь

Выпускники химического факультета на старте в новую жизнь

© Степан Калмыков

— Каковы функции у попечительского совета факультета?

— Он сейчас только формируется, и речь идет о двух важнейших аспектах. Во-первых, это помощь факультету в плане обустройства и ремонта помещений при спонсировании нашими выпускниками — главами крупных компаний. Их не много, но они есть. Во-вторых, это показ абитуриентам «историй успеха», наглядно демонстрирующих, что люди, хорошо учившиеся на факультете, с тренированными мозгами, ставшие умными, востребованы и получают хорошие позиции и деньги. И сейчас я говорю о творческой работе, которая действительно приносит удовольствие, о деле, которое любишь.

— Ведется ли на факультете систематическая работа по популяризации исследований?

— Да, но мне, откровенно говоря, хотелось бы усилить это направление. В первую очередь мы работаем со школами. У нас есть канал на Youtube для школьников и учителей, посвященный не только тому, что нужно для поступления, но и популяризации разных интересных вещей. Для этого ведутся записи лекций ведущих профессоров, заведующих кафедрами и лабораториями, а потом материалы поступают в открытый доступ. Важнейшая работа направлена на агитацию заинтересованных школьников идти не просто на химфак МГУ, но в науку и в естественнонаучные вузы вообще. Как-никак именно они будут формировать контуры будущего. Участие в жизни школ также состоит в проведении лекций (я сам на общественных началах раз в пару месяцев что-то в какой-нибудь школе читаю), «академических суббот», экскурсий по лабораториям.

Наконец, наша популяризаторская деятельность проявляется и в виде выступлений в СМИ. На факультете есть сильные, хорошие лекторы, способные объяснить самые сложные темы понятным и доступным языком. Одно дело рассказывать доклад на конференции специалистам, но совсем другое — простым людям, которые смотрят по телевизору, например, цикл Наука 2.0 или передачу по Пятому «Истории из будущего». Очень хорошая передача, я сам в ней дважды снимался. Но здесь есть серьезная проблема: зачастую все, что касается науки, не попадает в прайм-тайм — это время занято программами совсем иного толка…. В итоге выпуск посмотрят постоянные зрители, которые знают о том, что, например, замечательные «Истории из будущего» идут довольно рано утром по выходным. Остальные же этого просто-напросто не увидят. Здесь должна быть, не побоюсь этого слова, какая-то государственная политика в области цензурирования. Рейтинги тоже во многом определяют возможности распространения знаний среди больших аудиторий.

— Расскажите о направлении своих исследований? Много ли времени удается уделять науке и удается ли? Как вы считаете, должен ли декан факультета заниматься наукой, или теперь его главные обязанности административные?

— Пожалуй, начну с конца. Декан факультета обязательно должен заниматься научной деятельностью, он должен жить факультетом, выстраивать научную политику, понимать и развивать современные направления, а не просто разбирать бумажки и быть менеджером. На мой взгляд, это глупость. Тем более что в любой современной лаборатории для такой работы есть специальный человек. Слава богу, в Университете нет такого, что управленец сам не понимает, чем он в конце концов управляет!

Что же касается моих научных интересов, от них я не ухожу, хотя времени на это практически не остается. Приходится иногда заниматься своей исследовательской работой в выходные дни, и по будням я прихожу рано и ухожу поздно. В реальности административных дел очень много, и найти время на занятия наукой не так просто. Недостаточно прочитать в транспорте какую-нибудь статью, нет! Наука требует погружения. В таких ситуациях хорошо иметь свою научную школу: периодически собираешь семинары, узнаешь, что происходит, какие эксперименты ведутся. Это очень важно, поскольку не дает оторваться от «научной земли». Еще необходимо участвовать в различных мероприятиях, чтобы оставаться «в тренде»… Но, конечно же, не в ущерб обязанностям декана и руководителя.

Оборудование в лаборатории Степана Калмыкова

Оборудование в лаборатории Степана Калмыкова

© Степан Калмыков

Если же говорить более конкретно, мои научные интересы связаны с радиохимией, то есть со всем тем, что радиоактивно. Здесь очень много интересных направлений, которыми я в той или иной степени занимаюсь.

Во-первых, это современные технологии ядерного топливного цикла: энергетика, безопасность, обращение с отходами, поведение радионуклидов в окружающей среде и так далее. Казалось бы, направление довольно технологическое, однако применительно к нему хорошо работает основная парадигма наших дней: «Наука не может делаться в одной лаборатории». Например, в нашем проекте для Росатома по фракционированию радиоактивных отходов участвовали специалисты самых разных областей (квантовая химия, органический синтез, радиохимия и прочее) — большая цепочка направлений, призванная довести наш продукт до стадии коммерциализации и внедрения.

Во-вторых, мне интересна ядерная медицина. Речь идет о диагностике и терапии многих социально значимых недугов: онкологий, болезни Паркинсона, сердечно-сосудистых заболеваний. Если у нас есть некая биологическая молекула, специфичная к той или иной патологии (например, накапливается в раковых клетках), то мы можем химически привязать к ней радионуклид и отследить его за счет излучения методом томографии. Так можно определить, есть ли у человека заболевание, каких масштабов, а после лечения зафиксировать наличие рецидивов. Такой подход работает и для сердечно-сосудистых заболеваний. Хороший пример, который развивается в нашей стране в Институте ядерных исследований и независимо в Курчатовском институте, — это использование рубидия-82 с периодом полураспада две с половиной минуты, и за столь короткое время можно провести диагностику практически всех сердечно-сосудистых патологий.

Ядерная медицина уже стала рутинной частью диагностики в крупных центрах, терапия же только развивается. С точки зрения науки есть возможность увеличить количество распознаваемых заболеваний, повысить точность диагноза, уменьшить дозу радиоактивного препарата. Еще интересно и важно разработать методики локальной лучевой терапии: использование мощного, но распространяющегося на короткие расстояния альфа-излучателя позволит значительно снизить пагубное влияние такой процедуры на организм. Давно известно, что пациенты после лучевой терапии шейно-головного отдела страдают от серьезных нарушений работы мозга (от потери памяти до утраты способности восприятия). Думаю, с локальным подходом такого происходить не будет. Конечно, все равно есть свои побочные эффекты, которые, впрочем, снижаются при варьировании характеристик препарата. И здесь снова проявляется междисциплинарность, поскольку необходимы знания и опыт многих наук: инженерных, химических, физических и биологических. Разработка препарата занимает много времени и сил, но жизнь, к сожалению, такова, что лишь малая часть препаратов выходит на коммерческий уровень.

В-третьих, окружающая среда, а именно вывод из эксплуатации так называемого ядерного наследия — старых заводов и реакторов. В этом мы активно сотрудничаем с Росатомом, разрабатывая быстрые, технологичные, эффективные и недорогие технологии с дальним горизонтом планирования.

В-четвертых, радиохимические методы и подходы используются в различных смежных отраслях, начиная с радиоуглеродного датирования и социогуманитарных исследований и заканчивая космосом и климатом. Еще она помогает в изучении и разработке новых материалов и является своего рода сырьевым придатком для материаловедов, физхимиков, нефтехимиков и других.

Пожалуй, это основные меганаправления, с которыми связаны мои научные интересы.

— Летом на вашем факультете состоится научная конференция по безопасности в области атомной энергетики, которую МГУ уже не первый год проводит вместе с МАгАтЭ. Расскажите о ней, пожалуйста.

— Соглашение о сотрудничестве с МАгАтЭ (Международным агентством по атомной энергии) заключено в 2012 году, если мне не изменяет память… Эта организация входит в систему ООН и включает практически все страны, даже не обладающие ядерной энергетикой, но способные использовать современные ядерные или радиационные технологии в медицине, разработке облучательных устройств и так далее. В рамках соглашения мы проводим по два мероприятия в год и обеспечиваем их научную составляющую. Есть несколько форматов: для начинающих (школьников) и «воркшоп» — рабочее совещание для специалистов. Формат летнего мероприятия таков: сотрудники Росатома, МГУ, МАгАтЭ и крупных международных институтов выступают в качестве основных докладчиков для примерно 50-60 слушателей. Затрагиваются разнообразные темы, начиная от технических аспектов и заканчивая вопросами юриспруденции, безопасности, международной политики и норм МАгАтЭ и так далее. Вообще, это очень хорошее медийное событие международного уровня.

Автор: Анна Солдатенко

Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.