История науки: огонь, вода и медные трубы Ефима Никонова

О дедушке русского флота — ботике Петра I — знает каждый. Однако мало кому известно, что примерно тогда же зарождался и русский подводный флот, у истоков которого стоял неграмотный плотник из Подмосковья, о котором Indicator.Ru рассказывает сегодня в рубрике «История науки».

Бывают истории изобретений удачных, когда они начинают применяться и скоро становятся неотъемлемой частью нашего мира, как радио Попова и Маркони или телефон Белла. Но за ними почти всегда стоит призрачная вереница менее удачных прототипов, иногда нелепых, иногда забавных, иногда заставляющих улыбнуться наивности конструктора. Историю их полезно изучать хотя бы для того, чтобы видеть, как движется живая человеческая мысль, горячей капелью стучась понемногу в ледяное равнодушие мира, пока оно не начинает поддаваться и трескается. Но встречаются и те скромные, малоизвестные изобретения, чертежи которых исчезли, а создатели погибли, так и не добившись своего, как, например, случилось с сеялкой Элиакима Спунера или подводной лодкой Ефима Никонова, не изменивших хода технической эволюции, но бывших плодами мысли не менее смелой и яркой, чем те, на долю которых выпало больше везения.

История подводных лодок уходит корнями в древность: по некоторым источником, строить нечто похожее на водолазный колокол пытался еще Александр Македонский.

Первым успешно функционировавшим под водой судном стало творение голландского физика и механика Корнелиуса Дреббеля, работавшего в Великобритании при дворе Якова I Стюарта. Дреббель был плодовитым изобретателем: помимо нескольких прототипов и построенного в результате из дерева и кожи диковинного судна, в 1620 году несколько раз триумфально погружавшегося в мутные воды Темзы и всплывавшего на поверхность на глазах тысяч пораженных лондонцев, он также сконструировал первый инкубатор для цыплят, ртутный термостат, а по мнению Христиана Гюйгенса, даже первый составной оптический микроскоп. Но все успехи удивительного механизма, способного выдерживать 12 гребцов и трех офицеров (по некоторым данным, там успел поплавать и сам король) и даже поглощать выдыхаемый пассажирами углекислый газ с помощью специальной жидкости, рецепт которой, к сожалению, не сохранился, изобретение казалось лишь диковинной игрушкой и не впечатлило Адмиралтейство, поэтому развивать эти проекты не стали.

Идея о военном применении подводных лодок впервые пришла Леонардо да Винчи (если бы Дреббель об этом знал, его проект воодушевил бы англичан гораздо больше). В 1634 году Мерсен даже написал сочинение о том, как должны строиться подводные лодки. Он советовал делать их медными, по форме похожими на рыб (обтекаемыми), освещать изнутри фосфоресценцией (чтобы горение не лишало людей кислорода), а воздух подавать через специальные трубы.

К сожалению, всеми этими прекрасными советами и опытом предшественников сын крепостного плотника (и потомок целой столярно-плотнической династии с Валдая, строившей Новый Иерусалим под руководством патриарха Никона) Ефим Никонов не владел: он был неграмотен и необразован. Зато свое ремесло он знал отлично. Никто не знает, как и когда впервые ему пришла мысль построить его «потаенное судно». Первые попытки сделать это самостоятельно он предпринял в 1718 году в подмосковном селе Покровское, на прудах ирригационной системы боярина Бориса Морозова, наставника царя Алексея Михайловича. В том же году неграмотный плотник обращается к писцам, чтобы те написали челобитную к самому царю о том, что «сделает он к военному случаю на неприятелей угодное судно, которым на море, в тихое время, будет из снаряду разбивать корабли, хотя бы десять, иль двадцать, и для пробы тому судну учинит образец». То ли из-за крючкотворства чиновников, то ли из-за занятости Петра письмо так не было прочитано, но в архивах сохранилось. Но отсутствие ответа не остановило изобретателя-самоучку: год спустя он диктует письмо государю снова, жалуясь на нерадивых «людей чиновних, дьяков и старост» и обещая построить судно, способное плыть «потаенно и подбити под военный корабль под самое дно». На этот раз затея удалась: царь, который незадолго до того занимался проектами по подъему затонувших частей пораженного молнией корабля «Нарва», приказал перевести умельца в Санкт-Петербург, и когда Никонов лично объяснил ему принцип работы своей конструкции, назначил плотника «потаенных судов мастером» при Адмиралтействе. Он посоветовал для начала, «таясь от чужого глаза», создать действующую модель судна, «не в такую меру, каким бы в море подойтить под корабль, но для показания в реке и испытания», и приказал выдавать ему все необходимые строительные материалы и присылать работников.

31 января на этот проект завели дело №54 «О строении села Покровского Ефимом (сыном) Прокофьевым потаенного судна модели и об отпуске на строение лесов, разных материалов и припасов», которое также сохранилось в архиве Адмиралтейства, а 11 февраля было начато строительство. На него ушло «досок пильных сосновых три сажени, сала говяжьего для пропитки досок — два пуда; сала для осмоления корпуса — 4 пуда; холста — 40 аршин; полотна — 20 аршин; кож бхотных [тюленьих] — три штуки; медный котел в полведра; труба медная — одна; проволоки медной — три фунта; досок оловянных с 500 отверстиями тоньше волоса длиной два фута и шириной в один фут — 10 штук». Из этих материалов, как предполагают историки, можно было сделать подлодку длиной около шести и диаметром чуть больше двух метров. Помещалось туда четыре человека. Проект получил название «Морель».

Модель была построена на Обер-Сарваерской верфи в Санкт-Петербурге и спущена на воду летом 1721 года. Испытания прошли не слишком удачно, однако император повелел изготовить полномасштабный образец корабля, что и было сделано уже на Галерном дворе. Поскольку «потаенное огненное судно большого корпуса» отвечало своему названию еще в процессе строительства и о его существовании практически никому не было известно при дворе, чертежи не сохранились (возможно, из-за строжайшей секретности их и вовсе не было), и сейчас трудно реконструировать детали его устройства. Но по описаниям, первое из которых появилось в декабрьском номере «Московского телеграфа» 1825 года, и по квитанциям на строительные материалы в Адмиралтействе можно представить основные принципы работы первой российской субмарины. Так, упоминание об участии бочаров в сборке «Морели» свидетельствует о том, что корпус корабля был подобен бочке.

Функционировало «потаенное судно» так: для погружения вода набиралась в специальную цистерну для балласта, потихоньку вытесняя воздух в отсек, из-за чего давление там повышалось, частично компенсируя разницу с давлением воды. Емкость заполнялась медленно и равномерно благодаря отверстиям толщиной в волос в оловянных «досках». При откачивании воды поршневой помпой лодка должна была подниматься, вместо двигателя в ней были весла, а наблюдать за уровнем воды предлагалось через иллюминаторы.

Но на этом Ефим Прокофьевич не остановился, он подумал и о боевых качествах корабля, которые позволили бы ему участвовать в настоящих сражениях. Мастер предложил установить на лодку шлюзовую камеру, чтобы оттуда могли выходить водолазы в скафандрах из тюленьих кож: «надлежит сделать на каждого человека из бхотных кож по два камзола с штанами, да на голову по обшитому деревянному бочонку, на котором сделать против глаз окошки и убить скважины свинцом и лошадиными волосами, и сверх того привязано будет для груза к спине по пропорции свинец и песок, и когда оное исправлено будет, то для действия к провертке и зажиганию кораблей сделать надобно инструменты особые».

Саму подлодку Ефим Никонов сначала хотел снабдить орудиями, но затем, поразмыслив, решил вооружить «огненными медными трубами». Он попросил выдать ему десять труб и начинить их селитрой и порохом, чтобы они могли действовать по принципу «греческого огня», извергая зажигательную смесь на корабли противника. Судно должно было незаметно подплывать и поджигать их, выставляя трубы на поверхность.

Новый прототип судна, уже в натуральную величину, был построен к осени 1724 года. При спуске на воду весла не могли поддержать его на плаву, оно погрузилось слишком быстро, ударилось днищем о дно и получило течь. Петр приказал починить и доработать подлодку и повелел, чтобы Никонову «никто конфуза в вину не ставил». Плотник с энтузиазмом взялся за дело, но уже 25 января 1725 года царь умер, и изобретатель остался без покровительства. В результате к лету лодка была отремонтирована, но при очередных испытаниях снова дала течь. Последний спуск на воду произошел в 1727 году, но и он закончился неудачей. Никонов понимал, что конструкции требуется серьезная доработка. Однако сам плотник не владел теоретическими знаниями и не умел производить нужные расчеты. Получи он достойное даже по тем временам образование, поддержку ученых, и история российского кораблестроения могла бы повернуться иначе, но Адмиралтейство после смерти Петра было непреклонно. Коллегия предъявила изобретателю обвинения в бесполезной трате строительных материалов, и талантливого самоучку разжаловали до обычного плотника и отправили на Астраханскую верфь. Последний раз его фамилия упомянута в 1735 году, в списке распущенных после закрытия верфи работников. Бросил ли впоследствии Ефим Никонов свои мечты о потайном подводном корабле и зажил ли спокойной семейной жизнью, закончил ли свои дни в каком-нибудь кабаке, проклиная печальную долю, это мы вряд ли когда-нибудь узнаем.

Зато мы точно знаем, что в этом же году заканчивает свое образование в Славяно-греко-латинской академии другой крестьянский сын, который еще покажет всему миру, что выходец из народа может быть не менее способным, чем любой знатный человек, и что инноваторские начинания Петра не пропали даром.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram.