Опубликовано 13 апреля 2020, 22:22

«Угроза вируса существует постольку, поскольку зримо противодействие ей»

Иммунократия и ее пределы
Сотрудники полиции рядом с храмом Василия Блаженного

Сотрудники полиции рядом с храмом Василия Блаженного

© Валерий Шарифулин/ТАСС

Каждый из нас так или иначе столкнулся с новой реальностью, полной принятых государствами в связи с пандемией коронавирусной инфекции ограничительных мер. Что из себя представляет этот порядок, почему он так любит цифры, как общество к нему приспособилось и как выйти из этой ловушки? На эти и другие вопросы в своей колонке для Indicator.Ru отвечает антрополог и соучредитель Московского философского кружка Петр Сафронов.

Этот текст — первый из серии написанных участниками Московского философского кружка специально для Indicator.Ru.

Общество-профилакторий

В культурах исчисления все, и вирус тоже, помещается в соревновательные таблицы. Подсчет и классификация случаев, совмещаясь с процессом развития пандемии и замещая его, перформативно подтверждают общий порядок действий. «Давайте поскорее посчитаем наших больных!» — таково вдохновляющее поле действия разного рода властей. Накопление информации о вирусе и борьба с вирусом оказываются зарифмованы. Изоляция больных подкрепляет и обеспечивает возможности изоляции феномена заболевания, поддержание карантина становится естественной формой испытания средств противодействия, а диктуемое вирусом социальное дистанцирование буквально расставляет людей в должном порядке. Формы профилактики оказываются тем, что остается от общества в сухом остатке: социальные миры, городские сообщества с легкостью сокращаются до профилактория.

Предотвращение образует подвижный, распределенный центр механики отношений: сплочение проявляется через рассредоточенность. Движение пандемии служит маркером, отражающим пределы и структуры современного состояния человеческой солидарности. Будь солидарен — заранее обозначь свою позицию, определи свой статус и сохраняй дистанцию. Разобщение становится двойником-подкладкой общения, страхуя любое взаимодействие от того, чтобы стать случайным. Коммуникация не исключается, но должна быть сокращена и дозирована. Слабые связи в профилактических сетях уже не выглядят сильными. Круг общения ограничивается узким числом проверенных, заслуживающих доверия контрагентов. Перестает быть преимуществом и подвижность. Распространение эпидемии по линиям воздушных трасс возрождает гиперлокальный, замкнутый на отдельных местах мир.

Открытость случайности, чрезмерная покладистость в отношении к риску ставятся вне респектабельной социальности. Эпидемиологические фильтры испытывают на прочность сложившиеся социальные иерархии, акцентируя и выявляя общности, которые по тем или иным причинам запаздывают в переключении регистра общения в режим разобщения. Жильцы однокомнатных квартир, работники кафе и ресторанов, сиделки лежачих больных, бездомные, туристы, обязанные ходить на работу, пожилые люди и их семьи: они и такие, как они, рассинхронизируются с современностью, потому что чрезмерно синхронизированы друг с другом. Неожиданно образуется новый класс болеющих, и выясняется, что своевременное реагирование на него наделено чертами вопиющей несовременности.

Лестница статусов внезапно теряет подвижность и вот уже проступают очертания идеального гражданина иммунократии. Именно медицинская форма выражения ставит на место позднемодернистские фантазии о текучем обществе всеобщей подвижности иммунократического порядка всеобщей (при)остановки. В этом порядке — который сам по себе, может быть, и не нов — каждая позиция определяется и следует из готовности оказаться в соответствии, хотя бы и неполном, с той операцией изолирования, которую выполняют институты власти, и предоставить этой операции все необходимое для того, чтобы действовать в моем личном поле наиболее эффективно. Гражданин — это тот, кто изолирует себя до того, как это сделает государство.

Вычитание к единству

Основная операция иммунократического порядка заключается в создании единства путем вычитания. Создание путем вычитания, субстрактивный синтез — это ключевой элемент определения текущей политики. Что создается путем вычитания, (при)остановки и изоляции? Не безопасность как таковая, поскольку точность здесь приобретает вероятностный характер. Скорее, совокупность интервалов и промежутков, новая структура желаемых практик и общего блага. Разреженный профилактическими мерами общественный порядок основан на специфическом визионерстве. Иметь возможность «видеть» динамику, быть «видимым» для учета и контроля, взаимная видимость с безопасной дистанции — так это работает. Зрение вновь утверждается в правах господствующего чувства, на свой манер «разглаживающего» социальность. Разделение, дистанцирование, наведение на цель и установление точного масштаба проблемы напоминают о функционировании беспилотных летальных аппаратов, этих главных переносчиков пост-современной социальности. Гуманитарные проблемы с настойчивой ясностью разъясняются в поле иммунократического порядка как исчисляемые и вычисляемые, моделируемые проблемы размерности, проблемы точного определения размера эффекта.

Визионерский иммунократический порядок зависим от визуализаций. Точность представления зависит в поле иммунократического порядка не от совершенства воспроизведения отдельной проблемы и не от полноты и качества накопленных данных. Точность — это способность изолировать нечто с убедительностью простого рисунка, ясного графического представления. Из рисунков, пиктограмм, схем и, конечно, карт формируется пространство настоящего, которое легко окинуть одним взглядом, а значит — собрать/разобрать один к одному. Но именно потому, что многого в нем (уже) нет. Одержимость визуализациями позволяет иммунократии создавать иллюзию большого пространства для личного выбора: в конце концов, цвета на карте очагов пандемии можно распределить на свое усмотрение.

Тем не менее, даже полностью утвердив господство визуализаций, невозможно скрыть все следы иных способов представления мира. И не потому, что таких способов слишком много, а визуализации — слишком избирательны или скудны. Дело, скорее, в том, что единству на стороне «здоровых» не соответствует единство на стороне «больных». В отношении жертв вируса недостаточно перечисления, единство не порождается простым пересчетом и/или изоляцией от здоровых. Точнее сказать, они как бы отодвинуты, задействованы краешком, обрывком, достаточным для того, чтобы попасть на схему, но не достаточным для того, чтобы сохранить человечность так, как она существовала прежде. Действительно, что же это за болезнь, которой могут болеть такие разные люди?

Проблема очевидного

Мы, люди, вдыхаем свое окружение. Нам по-разному дышится в разной среде. Мы также обладаем способностью слышать и изменение звукового фона, модуляции и насыщенность тонов возбуждают нашу чувствительность. Мы, кроме того, часто соприкасаемся телесно, поддерживая друг друга, пожимая руки и обнимаясь. Все это в условиях иммунократии делается второстепенным, незначащим. Всех этих чувственных соотношений буквально не видно. Перенастройка инфраструктуры производится таким образом, чтобы с легкостью распространять взгляд, затруднив одновременно возможности других ощущений.

После такой модификации сенсорной инфраструктуры социального каждый может быть очевидцем — и только. Если зрение усилено и отделено от других ощущений, то оно может распространяться, как бы отделяясь от заднего плана, от всего, что находится по ту сторону видимого. Иммунократический порядок удобно кинематографичен, будучи записью чистого движения изолированных по месту и времени образов. При этом движение взгляда, производящего и рассматривающего эту запись, постоянно распределено между различными точками, сценами, частями картины и глобального ландшафта пандемии, перемещаясь как бы сквозь собственные скачки, «прокалывающие» плотность локальных контекстов. Обращение к кинематографу для понимания логики пандемии определяется его способностью усиливать и закреплять монтажную технику зрения. Все что угодно, только бы не ставить вопрос о мучительной длительности болезни.

Зрительные образы сцепляются друг с другом через вычитание: построение целостной картины в логике иммунократического порядка достигается только путем устранения деталей. Более того, именно устранение несоразмерного, приведение к средним значениям обеспечивает иллюзию движения. Казалось бы, к нам возвращается старая истина о том, что цивилизация построена на избирательности. В какой-то мере это так. Но вирус удобно представлять вне-человечно, потому что именно так сохраняется возможность отнести на его счет все нечеловеческие эффекты человеческой борьбы с глобальной пандемией.

Вирус невидим невооруженным глазом. Все большая видимость мер противодействия вирусу оказывается тогда единственным способом представить его миру. Социальное дистанцирование, картографирование пандемии, статистические инструменты анализа, локальные полицейские меры, (само)изоляция, восстановление пограничного контроля складываются в единый инфраструктурный комплекс по производству зримого. Угроза вируса существует постольку, поскольку зримо противодействие ей. По мере усиления это противодействие начинает отображать вирус настолько хорошо, что сливается с ним.

Логика действий иммунократии устроена парадоксально. Она вычитает, прибавляя. Чем более заметными становятся меры контроля пандемии, чем более видимой угроза вируса, тем меньше остается полнокровных связей, тем меньше тот диапазон, в котором еще может распространяться человечность. Что еще нужно отнять у людей, чтобы сохранить человечество? Преимущество уже получает только виральное, вирусное: видеоролики, государство, виртуальные сети. Эта бесплотная ткань размечивается знаками наблюдения, ограничительными линиями, отмечающими опасные зоны. Каждый восклицательный знак на каждой предупредительной табличке, на каждом объявлении становится проницательным знаком. Борьба с вирусом отлично проявляет вирусную природу институтов современного миропорядка.

Расширение истории

Учитывая, что большинству мало что известно о природе вируса, его существование подтверждается именно и прежде всего неустанной работой «проницательных» объявлений. Вирус существует, потому что его «объявили» существующим, «признали» угрозой, «определили» меры противодействия. Между объявлением о вирусе и вирусом нет симметрии: вирус оказывается существующим после того, как о нем объявлено. Объективные свидетельства — число заболевших, карты распространения, расположение инфекционных больниц — указывают на инфраструктуру цивилизации, в которой привилегированной формой речи является речь о контроле, контролируемая речь, речь контроля.

Жизнь нуждается в защите, в укрытии — тем более, если она распространена неравномерно и в различной мере открыта угрозам. Такова предпосылка объявляемого контроля. Но чем более защищается и укрывается жизнь, тем более невидимой она становится. Невидимость жизни и невидимость вируса связываются в обход нарочитой видимости контроля. И чем более активен контроль за распространением вируса, тем более заметен и контроль за жизнью вообще. Отношение к жизни как высшей ценности обеспечивает распространение контроля. Однако по мере распространения контроля становится заметной его селективность: очевидно, что заботе подлежит в первую очередь, если не исключительно, человеческая жизнь.

Комплекс мер защиты от вируса — изоляция, дистанцирование, профилактика контактов — структурно совпадает со способами сепарации человеческой жизни как ценности. Тем самым свойствами живого в полной мере наделяется только то, что перемещается в чрезвычайно узком диапазоне видимости. Все, что не включается в этот диапазон, становится заведомо подозрительным. Отказ от оберегания человеческой жизни, от закрепления за ней особого статуса читается как потворство болезни и смерти. Впрочем, с человеческой жизнью соотносится человеческая же смерть: мхи, тараканы и кофемолки не умирают по-человечески. Утверждение исключительности человеческой жизни переходит и на человеческую смерть, о которой можно говорить только живым, защищенным правильным порядком слов и предложений языком. Следовательно, подстановка под вопрос исключительности (сугубо человеческой) живого вовсе не означает сохранения безусловного статуса смерти. Речь, скорее, идет о том, чтобы по ту сторону традиционного противопоставления живого и мертвого соотнести между собой происходящее на разных уровнях и в разных масштабах жизни. Потребуется перейти от снисходительной экологии сохранения того, что «вокруг» человека, непосредственно к тому, что находится, так сказать, сквозь человека, а равно и сквозь другие виды живых существ. Превратятся ли симбиотические популяции в деятелей истории, неизвестно, но то, что преодоление бесчеловечной власти иммунократии лежит на путях расширения истории за пределы чисто человеческих дел, — безусловно.

Автор: Петр Сафронов

Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.