«Идея "синего кита" дала в руки подросткам тетрадь смерти»

Как страх создал «группы смерти», почему благодаря журналистам паблики с грустными цитатками превратились в инструмент доминирования и подчинения и почему не надо запрещать «Грозу»? Indicator.Ru публикует вторую часть интервью с кандидатом философских наук, клиническим психологом, который работает с суицидальным поведением. Первую часть интервью читайте в рубрике «Дискуссионный клуб».

— Я против смертной казни по той же причине, по какой я против самоубийства.

— Я тоже против смертной казни, но я разделяю эти две вещи. За себя ты выбирать можешь, но не за другого. Но тут важно, на самом ли деле ты выбирал умереть? Если человек в тот момент находится в депрессии, его надо лечить, он не в состоянии сделать выбор в психотическом состоянии. То же самое с маниакалом (обратная сторона депрессии в рамках маниакально-депрессивного психоза, — прим. Indicator.Ru). Поэтому мы фиксируем человека, если он пытается повредить себя при психозе: это не его выбор, это решение болезни. И мы должны помочь ему.

И тогда остаются люди, которые действительно хотят совершить самоубийство. Но их на самом деле настолько мало — вот именно тех, кто хочет уйти из жизни, а не вынужден, это их осознанное желание, — что мы не можем обсуждать их как социальную проблему. Они вообще статистику не делают, так их мало.

У нас фактически подросткам не дают выбора, вся система построена на отсутствии выбора. Мы учим детей произносить тексты, не задумываясь. Мы учим следовать правилам, не задумываясь о них.

Например, если ребенок мучает животных, что, несомненно, плохо, часто целью являются вовсе не мучения — ребенок просто не понимает, что он делает. И тогда реплики типа «Ты не должен мучить животных, потому что те, кто мучает животных, — ужасные садисты!» — это бессмысленный запрет, который или механически выполняется, или даже вызывает реакцию протеста: «А я буду садистом!». Никакой новой информации о жизни и о хрупкости существ вокруг него у ребенка не появляется.

Все наши профилактики — это «ты не должен думать о суициде!». На самом деле правильно не «ты не должен думать о суициде», а «ты не должен совершать попытку». Думать ты можешь. Это как: ты не должен заниматься сексом с кем ни попадя, но ты можешь оценивать свое желание, когда видишь красивых людей на улице, в этом ничего плохого нет. Ты не должен влезать в истории, которые причинят тебе непоправимые увечья и смерть, но ты можешь обдумывать риски. Ты можешь обдумывать, что очень хочешь прыгать с высоты, и записаться в клуб парашютного спорта. Да, ты не можешь делать это в 12, но в 16 сможешь, подожди. И даже если в начале это соседствовало с темой смерти («Я упаду, и мама будет плакать», как в «Томе Сойере»). Его у нас в школах, кстати, запретили, как и все произведения, где обсуждается самоубийство.

То есть нормальная профилактика заключается в том, чтобы вернуть все назад, вернуть нормальную возможность говорить о суициде, вернуть психологам это право. Возможность об этом подумать, порефлексировать реально спасает.

— Я боюсь, что твоя модель «давайте воспитаем таких, умеющих делать осознанный выбор людей» утопична…

— Конечно, утопична. Именно поэтому с таким нельзя идти в министерство. Но что мы можем сделать, чтобы дети не кончали с собой? В первую очередь, надо убирать запретительные меры. Их можно убрать. Во-вторых, надо разрешить психологам все-таки нормально об этом говорить, а не делать кабинеты суицидолога при психоневрологических диспансерах.

Которые, с одной стороны, если будут работать по-человечески, будут невообразимо перегружены (с суицидентом невозможно поговорить пять минуточек, дать таблетку и отпустить). А с другой стороны, у нас в большинстве городов, если человек зайдет в ПНД, он получит клеймо на всю жизнь в глазах окружающих.

И надо дать школьным психологам возможность нормально работать. И уменьшить нагрузку на учителей: учитель не должен быть ответственен за все, что происходит в школе. Например, ребенок после уроков, когда ждет папу и маму, не имеет право выйти поиграть во двор, как мы выходили в свои школьные годы. Мало ли что с ним там случится? А учитель отвечает.

На самом деле у нас вся профилактика упирается в то, что «давайте государство все еще больше нормирует». А от этого становится все еще хуже. И еще эти «синие киты» чертовы на нашу голову. Но главное — они же появились! Появились «группы смерти».

— Ага, то есть они все-таки существуют, а не выдуманы взрослыми тетями и дядями?

— «Группы смерти» — это нечеловеческий ужас. Этого не было, но нам это сделали журналисты. Некая журналистка написала популярный материал и издала книгу — и все стали говорить про «синих китов». Но главное в этой истории то, что люди принципиально не понимают ситуацию.

Взрослые считают: «Вот, наши дети пошли читать паблики с грустными цитатами, а потом покончили с собой». Ровно наоборот! Дети, которые готовы к суицидальному поведению (и то не все), идут читать такие цитатки, делать перепосты этих цитаток. Собственно, так было всегда: в дневниках трепетных институток тоже хватало про смерть и розы.

— То есть подростки сделали свои выводы из этого?

— Конечно! Смотри. Знаешь аниме «Тетрадь смерти»? Шинигами, боги смерти, сидят, скучают, и вот кидают в мир такую тетрадь, куда записывают тех, кто должен умереть. Ее подбирает подросток, очень правильный парень, очень хорошо учится в школе, собирается поступать на юридический, его отец — очень крутой полицейский. И тут он понимает, что он может сделать, чтобы в мире не было вообще преступлений! То есть как только он слышит имя преступника (там надо знать имя и видеть лицо), он его записывает, и преступник умирает. И такой правильный подросток делает рай на земле. Понятно, что он заигрывается в какой-то момент и уже забывает, где справедливость, ему главное, что он божество.

— То есть начатая «Новой газетой» кампания сама запустила садомазохистскую машину смерти?

— Именно!

— Но как ты это докажешь?

— Не докажешь. Это факт, но как как ты его доказывать будешь? Вот как я докажу, что до публикации «групп смерти» не было?

— По хронологии.

— Смотри, паблики с грустными цитатками всегда были. Паблики с квестами были. Пабликов, которые так устроены, чтоб убивать людей, не было. Их и сейчас по большому счету нет. Я тебе объясню почему. У меня есть куча людей, которых я обучаю суицидологии. Они работают с подростками, причем со сложными подростками, причем огромными пачками.

И они говорят одно и то же: с того момента, как вышла та статья и много новостных и аналитических телепрограмм по центральным каналам, появились какие-то люди, которые начали писать «Я твой куратор, ты в игре». Знаешь, как на это реагируют подростки? Они их высмеивают. Но есть «красавцы», которые находят друг друга. Есть подростки, которые обнаруживают в себе желание быть управляемыми. Есть подростки, которые хотят управлять. Ну и дурные взрослые, которые заигрываются в подростковые игры (возможно, Филипп Лис (администратор «суицидальных пабликов», которого приговорили к трем годам колонии за доведение до самоубийства, — прим. Indicator.Ru) из таких).

Это к вопросу про осознать свои желания. Любая практика может быть не во зло. Например, так бывает с лечением: человек по жизни все контролирует сам, но нуждается в ком-то, который будет за ним ходить и напоминать каждый час: выпей лекарство! Но ребенок так не может, ему представляются очень сложные фантазии. Он не может понять, что он хочет, что не хочет, установить границы. И тут: «Вау, оказывается, в это можно играть! С чуваком вообще из другого города!».

К тому же это такой возраст, когда начинаешь искать общение по интересам, близкого по духу человека и в ближайшем окружении такого не находишь. А через соцсети, в другом городе — легко. Причем взрослые все же разделяют: понимают, например, что можно кому-то доверять в плане интеллектуальном, но помнить, что он не очень хороший человек. А у подростка все смешивается: полусексуальные желания, которые еще не вышли в осознанные, желание найти близкую душу и тому подобное... И он ищет себе общение — и может находить очень странные вещи.

Теперь, когда журналисты подали эту классную идею… И самое забавное то, что они ее не выдумали: эта идея существует в виде фильмов ужасов очень давно, причем в основном японских и корейских. То есть это не оригинальная идея, что можно человека взять на шантаж. Был такой фильм, триллер наверное, в котором тоже начинается игра среди школьников. Там если они не убьют кого-то за какое-то время, то всем огласят их страшную тайну. Оказывается, что у всего класса есть настолько страшные тайны, что они готовы убивать. Это абсолютно бредово.

Вспомни себя в 16, какая у тебя самая страшная тайна была? Это смешно. Подростки не тупее нас. Если их начнут шантажировать, найдут куда обратиться. В «шантаж» играют те, кто хочет в это играть. А теперь об этом постоянно говорят по телевизору, приводят факты, которых не было, им обрисовывают правила игры. Каждый день им описывают, что можно играть в такую клевую игру.

Но я не верю, что «группы смерти» придумали подростки. Я не могу представить себе человека, у которого будет желание убить тысячу подростков или кучу подростков сделать гомосексуалами. Понимаешь, это должен быть совсем психопат. А психопат стратегию нормальную не простроит. И главное: этих групп очень много. Один психопат не сделает так много групп. Не может быть два одинаковых подростка-психопата! Мы говорим не о норме, а о больном человеке. Вывод такой: или эти группы незлокачественные, или их нет.

— Но ты же сама говорила, что они есть…

— Ну, так им стратегию из телевизора взрослые дяди дали! Подростки до такого не додумаются по всей России. Взрослые журналисты и придумали «группы самоубийств». Конечно, у них все получилось! Самое смешное, что ты встретишь эту журналистку изначальную на каком-нибудь конгрессе, прижмешь ее где-нибудь в темном уголке и скажешь: «Что же ты наделала?» Ты выяснишь две вещи. Во-первых, что она этого не понимает. Во-вторых, она хотела хорошего, что она реально увидела и испугалась. Она, скорее всего, полезла в эти группы, они ее шокировали, она испугалась и побежала писать…

— То есть она додумала?

— Да, конечно. Скорее всего, от страха.

У меня нет детей, но от идеи, что этот конкретный ребенок, подросток, юноша может покончить с собой, у меня волосы дыбом встают. У меня, у суицидолога, а я работаю с самоубийствами больше десяти лет. И чем больше страх родителей, тем больше они это проецируют при детях.

— То есть этот механизм начинает работать, но уже умноженный на миллион?

— Снежный ком, мы получаем ужасный снежный ком. Причем этот ком остановить невозможно, потому что он уже поддерживается монетизацией. Немедленно обнаружилось, что можно сделать огромные госзаказы на профилактику. Государство поддержало это огромными деньгами. Часть голосовала (за закон об уголовной ответственности за «группы смерти», – прим. Indicator.Ru), потому что это хорошо монетизируется, часть голосовала, потому что они честно: «О Боже, ребенка убили!», все, ребенка убили, застилает глаза, тяжелеет голова, страшно.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram.