Нобелевские лауреаты: Роже Гиймен

История нейронаук знает много, очень много различных научных споров. В некоторых из них было задействовано большинство «топовых» исследователей того времени, в результате чего два таких спора получили название «первая нейронаучная война» и «вторая нейронаучная война». Это были мировые войны, в которых решались споры — существуют ли нейроны как отдельные клетки, или есть общая сеть, а также какого типа контакты есть между нейронами — электрические или химические. Первая война в итоге завершилась одновременной Нобелевкой 1906 года двум главам враждебных лагерей — Саньяго Рамон-и-Кахалю и Камилло Гольджи, что привело к продолжению боевых действий прямо на страницах нобелевских лекций.

Сегодня мы начнем рассказ о двух лидерах третьей, чуть более локальной войны. Здесь не было научного спора, но было сотрудничество, которое превратилось в соперничество и вражду. Зато эта вражда привела к созданию целой новой науки — нейроэндокринологии, — а также к Нобелевской премии двум врагам. Кстати, оба этих врага до сих пор живы, несмотря на то что им давно за 90. Может быть, именно соперничество держит их на этой Земле? Но давайте обо всем по порядку — и начнем с француза. Итак…

Роже Гиймен

Родился: 11 января 1924 года, Дижон, Франция.

Нобелевская премия по физиологии или медицине 1977 года (1/4 премии, разделил половину награды с Эндрю Шалли. Вторую половину премии получила Розалин Ялоу с формулировкой «за развитие радиоиммунологических методов определения пептидных гормонов»). Формулировка Нобелевского комитета: «За открытия, связанные с секрецией пептидных гормонов мозга (for their discoveries concerning the peptide hormone production of the brain)».

Сын Раймонда и Бланш Гиймен так описывает свое начальное медицинское образование: «Я поступил в медицинскую школу в Дижоне в 1943 году и получил степень доктора медицины на медицинском факультете Лиона в 1949 году — эти две школы были тогда административно связаны, причем более крупная школа Лиона предоставляла эти степени. Все мои медицинские исследования и обучение были полностью клинически ориентированы, с тремя годами того, что мы могли бы назвать ротационной стажировкой. В Дижоне не было ни одной лаборатории, за исключением грубой анатомии. Это были мрачные годы невеселой юности: Франция пала перед немцами в 1940 году, с тех пор Дижон был оккупирован немецкой армией вплоть до Дня освобождения в 1944 году». Правда, Гиймен скромно умалчивает даже в нобелевской автобиографии, что, помимо обучения медицинскому ремеслу, он еще и поучаствовал в движении Сопротивления.

Впрочем, Гиймен всегда был не таким, как все. Он сам писал об этом: «Я всегда надеялся, что когда-нибудь смогу работать в лаборатории. Во Франции вы заканчивали свое медицинское образование уже после пяти лет обучения; затем вы могли бы практиковать медицину — что я и делал в течение некоторого времени. Чтобы получить степень доктора медицины, нужно было написать и защитить диссертацию, что обычно и делалось для проформы. Я решил, однако, написать диссертацию на степень доктора медицины, которая мне понравится, надеясь на какую-нибудь работу, которую я мог бы выполнить в лаборатории».

И в итоге Гиймену повезло. Однажды в 1948 году он узнал, что великий канадский патолог Ганс Гуго Бруно Селье (автор концепции стресса и человек, введший это слово в медицинский оборот) будет читать в Париже лекцию об открытой им тревожной реакции и эндокринологии общего адаптационного синдрома. В результате магнетизм Селье околдовал Гиймена — и через несколько месяцев он уже работал в недавно созданном Институте экспериментальной медицины и хирургии при Монреальском университете, получив скромную стипендию из фондов Селье. Так началась жизнь Гиймена на А-мериканском континенте. Правда, в 1949 году он вернулся в Лион защитить диссертацию, а затем обратно в Канаду, поскольку «был не очень заинтересован в академизме и формализме исследовательской карьеры в рамках той части французской медицинской системы, которая тогда была открыта для него».

В 1953 году Гиймену предложили должность ассистента профессора физиологии в Бейлорской медицинской школе Хьюстонского университета в Техасе, и он принял это предложение. Поскольку там можно было заниматься проблемой, которая заинтересовала его у Селье.

Ключевой железой в ответе организма на стресс (которым занимался Селье), был гипофиз. Но что управляет гипофизом и как?

Еще в 1930-х годах было установлено, что гипоталамус связан с гипофизом портальной системой кровообращения и при пересечении этой системы гипофиз начинает хуже секретировать. Появилась идея: гипоталамус выделяет некие гормоны, которые с кровью попадают в гипофиз и управляют им. Однако это означало, что мозг — тоже железа. Если бы удалось найти эти гормоны, появилась бы новая область медицинской науки — нейроэндокринология.

Начав свои исследования в 1953 году, уже через два года Гиймен был не один: его соавтором и коллегой по поискам нейрогормонов стал Эндрю Шалли, который выделил первый подобный гормон — кортикотропин-релизинг-гормон (КТГ). Однако его структуру удалось установить уже после Нобелевской премии, которую получили исследователи.

Так началась гонка за нейрогормонами. Сначала коллеги были вместе, но потом успехи привели к соперничеству и вражде. Как потом отметит один из них, эти годы были «многими годами агрессии и жестокой мести». Тем не менее тысячи и тысячи изведенных мозгов крупного рогатого скота и огромное количество потраченных нервов привели к тому, что в 1971 году была расшифрована структура первого нейропептида — и дело пошло. В конце концов, нет лучшего стимула для научного поиска, чем конкурент, дышащий в спину, — и нет лучшего подтверждения твоей правоты, чем тот же результат, полученный в работе врага. Хотя интересно, что чувствует человек, когда он, с одной стороны, получает высшую награду сам, но с другой — получает и его соперник.

Однако, выступая на Нобелевском банкете, Гиймен от своего имени, а также от имени своих коллег по премии в области физиологии или медицины сказал красиво:

«Несколько дней назад, обдумывая заранее, что я скажу по этому довольно уникальному случаю, я слушал голос Альбера Камю в Нобелевской лекции, которую он читал 20 лет назад. Камю дал трогательное описание того, что он считал миссией художника, писателя, каким он был, а также своего понимания роли художника в его ответственности перед обществом. Я был так же удивлен, как и взволнован, поняв, что то, что описывал Камю, было моим собственным взглядом на ученого в отношении этики науки и его роли в обществе. Да, обязательства для ученого те же, что и для художника, когда оба они достойны этого имени. Это, наверное, уже было в уме Альфреда Нобеля, который решил связать литературу и науку в своем наследии. Пожалуйста, посмотрите здесь сегодня вечером на нас, представителей современной медицины, как на людей либо искусства, либо науки, а еще лучше — как на людей искусства и науки».