«Сплошной и унылый скепсис»: как советская фантастика воспринимала космос

Какие ценности воспевала советская фантастическая литература, как соприкасаются наука и литература, когда закончилась фантастика «ближнего прицела» и каким был первый советский экшн, рассказывает писатель-фантаст и обозреватель Indicator.Ru Владимир Покровский.

На прошлой неделе в Москве состоялся круглый стол, организованный совместно Российской академией народного хозяйства и государственнной службы (РАНХиГС), а также Институтом гуманитарных актуальных историко-теоретических исследований НИУ ВШЭ. Посвящен он был взаимному влиянию научной фантастики и восприятию ею того, что называется космосом.

На самом деле (или это показалось автору) насчет восприятия случился конфуз. О восприятии на этом круглом столе практически не говорилось, это даже хорошо. Ведь о чем там говорить? В те времена «пипл хавал» научную фантастику во все 34 зуба, да и сам автор этих строк раза три с восторгом перечитывал роман Александра Колпакова «Гриада» (также известный под названием «Колумбы неведомых миров» роман 1960 года, — прим. Indicator.Ru), о котором мы расскажем чуть позже. Научная фантастика воспринимала в то время космос в самом что ни на есть положительном свете. Причина была проста: читать в те времена было абсолютно нечего.

Автору этих строк показалось довольно скучным пересказывать то, о чем вполне серьезные люди говорили на этом круглом столе. Хотя бы потому, что все, услышанное там, было сказано еще как минимум лет сорок назад, если не больше. И о том, что вплоть до середины пятидесятых годов на вооружении лидеров отечественной научной фантастики была так называемая фантастика «ближнего прицела». Ближнего во всех смыслах — и во временном (описывалось близкое будущее), и в пространственном (дальше Солнечной системы рекомендовалось не залезать). И о том, что в середине пятидесятых эту стратагему с фантастической жесткостью переплюнул Иван Ефремов в своем романе «Туманность Андромеды», ведь в этом романе страна окончательно победившего коммунизма по идее Ефремова отправила звездолет в соседнюю с нами галактику.

С иронией и скептицизмом автор этих строк отнесся и к тому, что происходило на том круглом столе, но, так или иначе, он желает внести и свою драхму в этот сюжет.

Для начала — о космосе и научной фантастике, чтоб уж завершить эту тему. Сотни лет человек смотрит на звезды, и в глубине души своей многие из нас мечтают туда попасть или хотя бы хоть как-то связаться с теми, кто там живет. Непонятно, правда, зачем. Это вряд ли произойдет.

Во-первых, есть запрет Эйнштейна на скорости выше 300 000 км в секунду, а с этими скоростями не то что во Вселенной, но даже и в нашей галактике далеко не уедешь. Во-вторых, есть сильное подозрение, что разумные цивилизации в нашей Вселенной, если они и есть, живут, скорей всего, не слишком-то долго, и пока мы до них долетим, кто-нибудь исчезнет: либо они, либо наша собственная цивилизация. Так что здесь сплошной и унылый скепсис.

Фантастика же научная этот скепсис геройски превозмогает, отменяя запрет Эйнштейна, потому что уж очень хочется. Сказка есть сказка. К тому же есть, например, вполне позволительные наукой «червоточины» в центрах черных дыр, где законы нашего мира не работают и вообще творится черт те что, в том числе переход в какое угодно другое время или вообще в параллельную вселенную, то есть туда, где все так, как у нас, но немножко все же не так…

В те времена помимо «Туманности Андромеды» из научной фантастики читателей привлекали как минимум два автора. В конце пятидесятых была опубликована книга Колпакова «Гриада», по литературным меркам довольно слабая. Однако читали ее взахлеб и по нескольку раз, ведь это был первый советский экшн. Вторыми были, конечно же, братья Стругацкие. Стоит также упомянуть потрясающие вещи незаслуженно забытого киевского фантаста Владимира Савченко, а также не менее потрясающие романы Евгения Войскунского с Исаем Лукодьяновым, в первую очередь их «Экипаж Меконга».

Стругацкие сразу вышли вперед. Во-первых, они с самого начала были очень востребованы из-за их максимально реалистичной прозы, очень хорошей идейной разработки (Борис Натанович) и прекрасного языка (Аркадий Натанович). Во-вторых, как об этом рассказывал сам Борис Стругацкий, потому что примерно в конце шестидесятых он предложил своему старшему брату писать вещи, превозносящие нормальные человеческие ценности, а не ценности из примитивного и дурацкого «морального кодекса строителя коммунизма».

Поэтому начиная с шестидесятых российская научная фантастика стала превращаться в нормальную литературу, исследующую в первую очередь человека, а не его научные достижения, которые могут произойти в будущем. Ей в параллель шла научная фантастика советского пошиба, все более и более убогая в литературном отношении и все более непонятная в отношении фантастическом.

Мы цитировали Стругацких, мы жили Стругацкими, они были нашей путеводной звездой в очень странном мире совьетюка, и нас тошнило от тех текстов, что предлагала нам советская «Молодая гвардия».

Дальше была борьба между этими двумя течениями, причем борьба не на жизнь, а насмерть (со стороны, конечно, «Молодой гвардии»), а дальше распался Советский Союз и для научной фантастики началось совершенно другое время.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram.