Четыре смерти «четырех Россий»

На Апрельской конференции Высшей школы экономики демограф, заместитель заведующего Международной лаборатории исследований населения и здоровья ВШЭ Сергей Тимонин представил работу, опубликованную ранее в британском Journal of Epidemiology & Community Health. Он и его коллеги вместе с соавторами из немецкого Института демографических исследований Общества Макса Планка впервые оценили данные о смертности в России на уровне муниципальных районов.

Любые демографические процессы — рождаемость, смертность и их дифференциацию по полу и возрасту — можно изучить в пространственном разрезе, ведь они относятся к населению конкретной части света, страны или ее региона. Но уже на уровне областей и краев демографы в России сталкиваются с затруднениями. Например, интересные Сергею Тимонину и его коллегам данные о смертности по регионам доступны, по сути, только с начала XXI века. До 1990-х годов такую информацию собирали исключительно во время переписей населения, а записи о смертях до 2000 года хранятся только в бумажных архивах по всей стране. И проверить, насколько отличается продолжительность жизни в разных регионах страны, не так просто, как может показаться.

Уже в 1970–1980-е годы эту задачу решали по данным переписей демографы Евгений Андреев и Владимир Школьников (сегодня оба работают в ВШЭ и стали соавторами статьи в JECH, Школьников — научный руководитель Международной лаборатории исследований населения и здоровья). Они первыми описали «градиент смертности» на территории России: в направлении с юго-запада на северо-восток коэффициент смертности растет, продолжительность жизни падает. Новые данные и методы позволяют рассмотреть это неравенство детальнее.

«Подобные нашему исследования малых территорий набирают оборот во всем мире, — говорит Сергей Тимонин. — Они очень развиты в Великобритании, появляются в США, Франции, Германии. В мире идет волна интереса к таким проектам, демографы разрабатывают новые методы с использованием байесовской статистики, которые позволяют работать с малыми числами».

В России оценить смертность не просто по регионам, а по отдельным муниципальным районам стало возможно после появления у Росстата цифровых реестров о естественном движении населения в 2000 году. О каждом умершем заводится анонимная запись с информацией о поле и возрасте, а привязать эту информацию к географической точке помогает код муниципального образования. Следующий шаг — переход от абсолютных цифр к коэффициентам смертности для разных половозрастных групп и для населения в целом. Чтобы их рассчитать, нужно знать наряду с числом умерших число живых в каждой группе. Такие данные в разрезе муниципальных образований в России, подчеркивает Тимонин, можно получить только по переписи населения, то есть самые свежие датируются 2010 годом. В остальное время муниципалитеты РФ тоже считают свое население, но все используют разные методики и знать распределение жителей каждого муниципалитета по полу и возрасту, как правило, не стремятся.

Потому демографы взяли результаты последней переписи и записи из базы данных Росстата о смертях за 2008–2012 годы по всем 2239 муниципалитетам, существовавшим в то время. Информация по нескольким годам понадобилась, чтобы случайные колебания в количестве смертей не повлияли на выводы — отдельно взятый год мог отличаться необычно высокими или низкими цифрами. 130 районов пришлось исключить из дальнейшего анализа из-за слишком небольшого населения или вопросов к достоверности данных (например, исследователи уже не первый год сомневаются в информации о населении северокавказских республик). Данные по умершим в остальных муниципалитетах ученые смогли сопоставить с численностью населения и рассчитали по каждому району коэффициенты смертности и ожидаемую продолжительность жизни для мужчин и женщин. Кроме этих ключевых метрик ученые использовали несколько статистических показателей для описания уровня неравенства: максимальный — минимальный размах и отношение, стандартное отклонение, интерквартильный интервал, «регрессионные» оценки неравенства.

Анализ дал результат, который ученые предвидели: разница между районами оказалась куда значительнее, чем между регионами. Это нормально, ведь чем меньше статистические единицы, тем больше между ними различий. По одному и тому же показателю, например, отдельные люди будут отличаться между собой куда значительнее, чем группы. Но межрайонное неравенство по смертности в России оказалось очень резким. По разным метрикам разрыв между районами с лучшими и худшими показателями оказался в 1,3–2,6 раза больше, чем аналогичный разрыв между целыми регионами. Впрочем, трудно сказать, существуют ли такие серьезные различия внутри других стран: административное деление повсюду свое, отличаются и размеры округов и районов, и количество населения в них. Так что сравнить результаты похожих исследований напрямую нельзя.

Если вернуться от статистических различий к годам жизни, найденный демографами разрыв означает, что ожидаемая продолжительность жизни мужчин из районов на «благополучном» конце списка всех российских районов на 15,5 года больше, чем на противоположном. Для женщин разница также превышает 10 лет. Все равно как если бы эти районы принадлежали к совершенно разным странам: одни в Польше или Эстонии, другие в Индии и ЮАР. Если изучать неравенство в смертности только по материалам о целых регионах, таких различий не разглядеть, они маскируются в средних показателях.

На карте, иллюстрирующей коэффициенты смертности для мужчин и женщин, по-прежнему заметен тот самый градиент с юго-запада на северо-восток. Дольше всего живут в крупных городах (прежде всего в Москве и Санкт-Петербурге), выгодно отличаются также академические центры и закрытые города. Внутри регионов серьезные разрывы наблюдаются между центральными городами и периферийными сельскими районами. Чем они обусловлены? «Обычные подозреваемые», говорит Тимонин, хорошо известны, но, чтобы оценить их вклад, нужно отдельное исследование: «Очень много объяснил бы уровень образования, это очень значимый фактор дифференциации смертности в России. Это интегральный показатель, часто он отражает социально-экономическое благополучие в целом: за ним стоят и зарплаты, и отношение к жизни, условно самосохранительное поведение, и жилищные условия. Конечно, доступ к медицине тоже объяснит большое количество различий, как и природно-климатические факторы и уровень безработицы».

Кроме исследований причин таких разрывов в смертности важны работы по динамике неравенства. Если в 2020 году в России, несмотря на пандемию COVID-19, состоится запланированная перепись населения, демографы смогут повторить анализ на новых данных. Также исследователи продолжают изучать распределение неравенства между городами и сельскими территориями, между Россией и соседними странами. Например, по предварительным данным по продолжительности жизни можно сгруппировать все населенные пункты в стране в условные «четыре России»: Москва и Санкт-Петербург, все города с населением от 100 тысяч до миллионников, малые города, сельские территории. Еще одна большая тема — влияние на смертность природных факторов, таких как сильная жара или экстремально низкие температуры. Изучая неравенство в смертности, демографы помогают найти решения для его сокращения, подчеркивает Тимонин: «Россия все еще значительно отстает по величине продолжительности жизни от большинства развитых стран, несмотря на существенный прогресс в снижении смертности в течение последних 15 лет. Этот факт побудил руководство страны включить показатель ожидаемой продолжительности жизни в качестве ключевого индикатора не только демографического, но и стратегического развития России в целом. Но любое неравенство в смертности (социально-экономическое, географическое) способно существенно тормозить достижение этих целей. Детальное изучение, мониторинг и сокращение пространственной дифференциации в смертности —одно из ключевых условий устойчивого роста продолжительности жизни в России».

Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.