«У страны отгрызли кусок ее истории»

О механизме появления новых стилей, стилизации стилизаций и ответственности в архитектуре рассказал в интервью корреспонденту Indicator.Ru лауреат премии «Просветитель» в номинации «Гуманитарные науки», автор книги «Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле» Сергей Кавтарадзе.

— В этом году книги в номинации «Гуманитарные науки» были очень разными и сильными. Кого бы выделили вы, если бы оказались в жюри?

– Из этой четверки, наверное, все-таки Александра Аузана с книгой «Экономика всего». Это самая актуальная тема на сегодняшний день. Подозреваю, что единственный пункт, почему в данном случае предпочтение было отдано мне, это то, что в литературной обработке книги Аузана участвовали и другие люди. В любом случае, какое бы решение ни приняло жюри, оно было бы право.

– А в естественных науках?

– Думаю, что имеющееся решение справедливо. Речь не просто о том, опасно ГМО или нет, а о том, что суеверные мысли и страхи, распространенные в обществе, могут влиять даже на законодательную деятельность. Сначала нужно выслушать профессионалов, а потом уже пугаться и запрещать. А вообще я жюри не завидую. Очень трудно, наверное, выбирать из столь сильного списка.

– Почему, на ваш взгляд, премию дали за архитектуру?

– В моей книге есть единственное преимущество. Она достаточно точно соответствует условиям премии. Я с самого начала писал ее именно как просветительскую. Не ставил целью переделать серьезный научный труд, диссертацию, а изначально задумал ее как объяснение – введение в архитектуру. Но этому есть цена: когда пишешь научно-популярную книгу, гораздо труднее оставаться исследователем в академическом смысле. Если вы занимаетесь большой наукой, вы погружаетесь в достаточно узкую область, про которую научно-популярную книгу не напишешь.

– Большая часть вашей книги посвящена архитектуре прошлого. Есть ли у архитектуры будущее и какое оно? Не превратятся ли города будущего в бесконечные ряды одинаковых небоскребов?

– Конечно, нет. Во-первых, как мне кажется, мы сейчас стоим на пороге нового большого стиля. Это может быть не так весело: таким временам часто сопутствуют кровавые политические события. Часто это сопровождается тем, что на исторической сцене появляются примитивные люди и попытаются построить какой-то собственный мир. Но именно в таких ситуациях рождается что-то великое в архитектуре и искусстве вообще. Это ситуация, когда есть новый социальный проект. Уже заметны намеки, что есть потребность в большом политическом проекте, наблюдается желание отказаться от пресловутого постмодернизма и построить что-то новое, без игры в исторические ассоциации. Архитектура в этой ипостаси является зеркалом. Она лишь показывает то, что происходит. Например, Заха Хадид. Мы стали понимать Вселенную как набор сложных систем, которые тем не менее как-то регулируются и самоорганизуются. Архитектор встраивает свое произведение в данный нам мир, и здесь есть два пути. Первый — это возвращение к классике, но всерьез, не так, как в постмодернизме. А второй — то, например, что делала Заха Хадид, что не совсем точно пытаются назвать параметризмом. Мир снова начинают чувствовать как единое целое, но действующим уже не по простым Евклидовым формулам, как это было в Ренессансе, а в соответствии с законами саморегулирующихся сложных систем.

— На одной из конференций TED сирийский архитектор Марва аль-Сабуни выдвинула предположение, что одним из возможных факторов сирийского конфликта и гражданской войны могли стать потеря чувства принадлежности и разобщенности. По ее мнению, они были вызваны кардинальной перестройкой городов, в частности Хомса, с приходом французских градостроителей колониального периода. Согласны ли вы с этой точкой зрения?

— Я бы не стал в данном случае винить французских градостроителей. По большому счету архитектура может сильно влиять на людей. Но это влияние вторично по сравнению с общими тенденциями исторического развития. Была, например, такая интенция в начале XX века: люди должны уходить из сел и приходить в города, потому что нет нужды в таком количестве крестьян, чтобы прокормить человечество. Другой пример. Сейчас Москва оказалась «Ноевым ковчегом». Если хочешь как-то преуспеть, должен переехать в Москву. Потому что здесь лучшие школы, лучшие вузы, лучшие рабочие места. Отсюда пробки, плохая экология и прочие неудобства. И пока этот вопрос не будет решен политически, ничего не решится. Я бы сказал, что сначала возникает социальный проект. Например, приходит новый правитель и говорит «теперь правильно жить вот так». Под этот проект уже строится архитектура, не бывает такого, что сначала рождается стиль или урбанистическая концепция, а затем под нее подстраивается общество.

Очень многое зависит от того, как передовая часть общества ощущает себя в мире. Возьмем две совершенно разные эпохи, Ренессанс и авангард. На самом деле, в них есть сходство: это два больших периода, когда люди считали, что могут повлиять на устройство мира. В одном случае автор этого мира Бог, в другом — природа. Но и там, и там человечество вдруг начинает чувствовать, что может сделать Вселенную лучше, привнести в нее рукотворную гармонию. Ренессансный мир маленький, земля находится под хрустальными куполами, к ним прикреплены звезды, купола красиво вращаются, звучат. И все, что вы строите, должно пропорционально «звучать» в унисон гармонии Вселенной. Что касается авангарда, то он рождается, когда человек начинает ощущать, что может «наш, новый мир построить», что он имеет право и в состоянии совершить деяние космического масштаба: устроить революцию, создать новое, справедливое общество, сделать мир произведением искусства. Малевич, Мондриан и другие авангардисты занимались тем, что модернизировали Вселенную, делали ее красивее и гармоничнее. И, что важно, они чувствовали, что в силах это сделать. Создавая «Черный квадрат», Малевич не сомневается, что если он его правильно напишет, а другие художники сделают что-то подобное, то они помогут Богу восстановить утраченное по вине Адама абсолютное совершенство творения (брошюра «Бог не скинут» Малевича как раз об этом).

Сейчас заканчивается эпоха, когда всем безразличен мир, то, правильно ли он устроен. Именно в такие времена царствуют либо эклектика, либо постмодернизм, когда люди не чувствуют ответственность за то, что что-то пошло не так во Вселенной. И вот, в пику этой расслабленности кто-то в обществе может решить, что мир нужно строить заново, ибо он испортился. С моей точки зрения, в этом и заложен механизм появления новых стилей. Чувствует ли себя человек в состоянии и в праве что-то менять, споря с Богом, помогая Богу или отрицая Бога. Или же он скромно удаляется в собственное «я», чтобы наблюдать со стороны за течением жизни. Если присмотреться, архитектура это довольно наглядно показывает.

— Если говорить об архитектуре, как о зеркале, то что новая архитектура сейчас отражает в Москве?

— То, что если снести старое, а на его месте что-то построить и хорошо продать, то много денег будет. К сожалению, отражается именно это. Это тенденция не только наша, и американский рынок архитектуры очень хорошо это показывает где-то с 50-х годов. Появляется масса теорий и «стилей» просто для того, чтобы было легче продать проект. Приходит архитектор к заказчику и говорит: «Вот вам все предлагают коробки, а я вам предложу коробку, а у нее еще фронтон, колонна и мы назовем это "нео- что-то там"». Человек, который платит, верит или делает вид, что верит, что поддерживает появление новых стилей и вообще прогресс в искусстве (либо верность традициям, конечно). Что касается Москвы, то тут еще часто проекты неидеально воплощаются. Архитектор, может, и придумал что-то красивое, но приходит конструктор и говорит, что нужных труб нет, поэтому колонна будет другого диаметра. Или вместо настоящей слишком дорогой капители ставится «шайба».

— В своей речи на церемонии награждения «Просветителя» вы упомянули, что необходимо бороться со сносами объектов архитектурного наследия в Москве. Как с этим бороться, и какие объекты, снесенные за последние время, вы назвали бы самыми значительными потерями?

— Только если общество поймет, что теряет, чего лишаются дети и внуки, если станет небезразлично к проблеме, то тогда что-то поменяется. Активистов, встающих перед бульдозером, здесь недостаточно. Сейчас сносятся исторические здания в Зарядье, и это ужасно. А это прочные дома XIX века. Мы большую часть уже потеряли в 30-е годы, но тогда были другие времена. Иногда говорят: «Мы же оставляем вам самый лучшие памятники». А вы представьте, что у вас есть красивый лес, а потом его вырубили, посадили куст, оставили три дуба и березу и сказали: «Вам нравится береза, вот мы ее и оставили, и три самых ценных дуба не тронуты». С городом то же самое. Город — это организм, большое архитектурное произведение, а не просто набор домов. Снесли конструктивистское здание АТС на Покровском бульваре. Это, конечно, не самый большой шедевр, но у нас вообще мало конструктивизма осталось. Снесли квартал «Погодинский» напротив клуба завода «Каучук» архитектора Мельникова. Архитектура — это физический носитель исторического времени. И теперь его стало меньше, стало меньше России ее четвертого физического измерения. Мы это потеряли. У страны отгрызли кусок ее истории.

— Вы пишете о храмовой архитектуре. Есть ли сейчас архитекторы, способные создать шедевр, подобный Собору Парижской богоматери, Собору святого семейства или Храму Покрова на Нерли?

— Сами архитекторы, наверное, есть. Но сегодня это действительно трудно сделать. За этим нет чьего-то небрежения или чьей-то злой воли. Просто исторически сложилась такая ситуация, когда что-либо новое очень легко воспринимается как недопустимый отказ от верности традициям. На практике это приводит к тому, что слишком часто приходится обращаться к стилизациям. В одежде, в которой принято посещать службу, в стилистике речи. И, конечно, во вновь создаваемых проектах. Но так можно дойти до абсурда, потому что в храмовом зодчестве иной раз это уже стилизация стилизации. Очень часто предлагают проекты в духе работ второй половины XIX века, которые сами были стилизациями под XVII век. Или берется что-то от современной, немного модернистской архитектуры, сверху, как положено, золотые купола, и вытягиваются пропорции. Считается, что если тянешь, как свечку, верх формы обычного храма, то духовности больше. А вот новые метафоры, новые образы пока не рождаются.

— Возможно ли в архитектуре идти вперед, не отрываясь от традиций? Есть какие-то примеры, когда это успешно решалось?

— Скорее, тут может быть, так сказать, возвратно-поступательное движение. Вот пример из прошлого. То, что происходило с Собором Святого Петра в Риме — прекрасная иллюстрация. Его сначала проектировали и строили как центрический, как центр мира. Это был шаг вперед. А потом, после Тридентского собора, было решено пристроить неф и тем самым вернуться к традиционной форме латинского креста, как в средневековых базиликах. Стали считать, что центрические планы — это проявление язычества. Потом Бернини опять сделал шаг в историческое будущее, в эпоху барокко.

— В своей книге вы пересказываете Чарльза Дженкса и пишете, что в архитектуре нашли отражение фрактальная геометрия и нелинейные динамические системы. Какие еще области естественных наук «пригождались» архитекторам?

— Здесь нужно разделять две проблемы. Во-первых, на облик архитектуры и стиль влияют технологии. Так, готика, помимо теологических и идейных проблем, рождается из появления идеи применять стрельчатые арки и своды, у которых меньше боковой распор, то есть они меньше «разъезжаются». Плюс идея подпирать конструкции с боков мостиками — аркбутанами. Из этого рождается возможность построить готический собор, у которого практически нет стен, только витражи.

Однако, и это во-вторых, архитектура отражает не только возможности технологии, но и новый взгляд на мир, появление которого обусловлено научными достижениями. Теории саморегулирующихся сложных систем, образы странных аттракторов и фракталов — это как раз об этом. Ну и конечно, архитекторы никогда не перестают учиться у природы. В этом смысле трудно предугадать, какое из естественнонаучных достижений повлияет в следующий миг на образы, рождающиеся на планшетах (а теперь в компьютерах) современных мастеров зодчества.