История науки: подаривший трансплантации будущее

Он мечтал стать художником, но работал агрономом, а главным делом жизни нашего героя было открытие препарата, спасшего огромное количество жизней и позволившего развиваться современной трансплантологии. Сегодняшний выпуск «Истории науки» — о первооткрывателе иммунодепрессанта циклоспорина.

История трансплантологии началась сравнительно давно. Еще до Второй мировой войны делались первые попытки пересадки органов. Так, в 1933 году Юрий Вороной в Херсоне впервые в мире пересадил трупную почку живому человеку — девушке, пытавшейся покончить с собой. Правда, тогда о совместимости органов вообще никто не задумывался, и пациентка скончалась два дня спустя.

В 1950 году в Чикаго Рут Такер провел трансплантацию почки. 3 декабря 1967 года впервые в истории американский хирург Кристиан Барнард, до того изучавший опыты Владимира Демихова по пересадке сердца у собак, пересадил сердце человеку. Однако все первые пациенты жили недолго: организм начинал воспринимать пересаженный орган как чужеродный, и иммунная система атаковала его.

Ситуацию смогли исправить несколько отважных людей, до последнего не терявших надежду. И главным действующим лицом стал швейцарец Жан-Франсуа Борель. Он родился в 1933 году и собирался, в общем-то, стать художником, даже учился в художественной школе. Но, как это часто водится, родители считали, что художник — это «несерьезно». Посему пришлось Борелю переквалифицироваться сначала в агрономы, затем — в животноводы, а затем, через производство вакцин, в иммунологи. Борель отправился работать в базельскую компанию Sandoz, которая сейчас известна как мировой фармацевтический гигант Novartis. В конце 1960-х годов эта компания включилась в охоту на антибиотики.

После того как Зельман Ваксман (а точнее, его сотрудник Альберт Шац) открыл в 1943 году выделявшийся почвенными бактериями стрептомицин (именно это было первым целенаправленным открытием антибиотика), стало понятно, что у веществ, которые выделяют населяющие почву существа, огромный потенциал. Так что компания Бореля тоже гоняла своих сотрудников за новыми и новыми образцами почвы. Дошло до того, что любому сотруднику вменялось привозить из отпуска не менее 50 образцов почвы в пакетиках с точным указанием места и времени, где сотрудник разорил землю места своего отдыха.

Привезенную почву хроматографировали и анализировали при помощи появившегося уже тогда компьютера. Так пакетик, который привез из норвежской пустоши Хандаргервидда Ханс-Питер Фрай, работавший в том самом отделе Sandoz, где открыли ЛСД, попал в ведение руководителя фармакологической службы Хартманна Штеэлина.

Грибок Tolypocladium inflatum выделял в почву, в которой он жил, циклический полипептид из 11 аминокислот. Это вещество назвали циклоспорином.

Но вот беда: циклоспорин, несмотря на то, что компьютер счел его очень перспективным, не проявлял антимикробную активность, хотя и подавлял возможность других грибов размножаться. Однако Штеэлин, уже тогда мечтавший вытащить трансплантологию из тупика, в котором она оказалась, сумел убедить компанию дать возможность проверить действие циклоспорина на иммунную систему.

Главной проблемой в поиске вещества, ослабляющего иммунную систему, было найти препарат, который не убивал бы Т-лимфоциты, главное оружие иммунитета. Если их убить, что несложно, организм просто отравлялся.

В качестве модели, на которой испытывались препараты, Штеэлин выбрал мышей, которым переливали овечью кровь. Иммунитет вызывал склеивание эритроцитов, агглютинацию. Проверять действие циклоспорина было поручено Борелю. И именно Борель 31 января 1972 года открыл, что циклоспорин подавляет агглютинацию более чем в 1000 раз. Успех? Увы, нет. Только начало. Нужно было доказать, что циклоспорин безопасен для человека, и пройти еще очень долгий путь.

Первоначально Борель и Штеэлин проверяли действие препарата на себе, подмешивая его в водку. Все работало – отравления не было.

Однако в дело вступили денежные мешки. Финансисты и маркетологи Большой Фармы — самые страшные люди для науки. Они подсчитали, что для доработки препарата и выведения его на рынок, проведения его через FDA (главный рынок трансплантологии — США) потребуется от полумиллиарда долларов. А сколько тех трансплантаций-то выполняется?

Посему высшее руководство Sandoz решило препарат не разрабатывать, программу закрыть, а остатки спустить в унитаз (таковы правила). Но Борель все-таки отдал остаток другому фармакологу, Хансу Гублеру, который сумел доказать, что циклоспорин полезен и против других заболеваний: Гублер как раз экспериментировал с аутоиммунным артритом у мышей.

Прошло пять лет с момента открытия вещества. Борель прочитал лекцию о циклоспорине в Лондонском обществе иммунологов. Там-то и обратил на него внимание британский хирург Рой Калн. Они нашли с Борелем друг друга еще и в живописи: Калн писал в стиле постимпрессионистов. Именно Калн и смог вывести препарат на рынок трансплантологии, хотя первое испытание в 1978 году привело к смерти пациентов с пересаженными органами. И здесь именно Калн смог догадаться, что та доза препарата в пересчете на массу, которая была безопасна для собак и обезьян, слишком велика для человека.

Началось торжественное шествие циклоспорина по планете, препарат приносил компании по миллиарду в год. Сейчас циклоспорин включен в список Примерного перечня ВОЗ основных необходимых лекарств (WHO Model List of Essential Medicines). А Борель… Борель вышел в отставку в 1997 году и занялся тем, о чем мечтал всю жизнь, — живописью.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram.