Владимир Солодов: «Когда появлялись первые публикации, я подумал, что это фейк»

— Давайте начнем с того, как вы сами узнали о ситуации? Из СМИ, соцсетей, от помощников?

— Как только я приехал работать на Камчатку, наладил систему обратной связи. Здесь не очень много людей, поэтому можно выстраивать прямые контакты. Я не раз встречался с серферами, мы с ними обсуждали, как будет развиваться эта индустрия на Камчатке. Основной контакт, основной способ доносить информацию, что беспокоит людей, — это соцсети. В данном случае это был пост в Instagram, который я увидел 29 сентября. В тот же день я попросил взять пробы, поскольку серферы беспокоились, что состояние океана странное, у них появились жалобы на самочувствие, и никто не берет пробы. Ко мне было обращение, чтобы взяли пробы и проанализировали. Работу начали 29 сентября.

— Это же вы пригласили коллег с Дальнего Востока, из ДВФУ?

— Да, я пригласил, это была моя просьба к ректору Никите Анисимову. Они очень быстро откликнулись, фактически день в день прилетели. Надо сказать, что одновременно началась и работа по линии с Академией наук. Эту большую работу провела Ирина Яровая — она подключила РАН. Президент Академии Александр Сергеев подключил вице-президента Андрея Адрианова — он специалист по морской биологии, работает в этой сфере и сам с Дальнего Востока. И по его линии были подключены научные институты во Владивостоке и Москве.

— Были ли подключены камчатские ученые?

— Да, конечно, они были подключены. Помимо этого, я их попросил осуществлять на месте координацию всех ученых. Приехало очень много научных групп, надо координировать, кто куда едет, кто не едет, как пробы забирать, передавать… Этим занялся Алексей Юрьевич Озеров, директор Института океанологии и сейсмологии. Он, кстати, очень быстро отсек версию с вулканическим происхождением тех явлений, которые мы наблюдаем. Он очень авторитетный и сильный руководитель, у него хорошая материальная база, и именно его я попросил осуществлять координацию, потому что в данном случае важна не его научная специальность, а способность скоординировать работу. Кроме того, у него хорошие компетенции по анализу снимков, космическому мониторингу и смежным направлениям, по химии. Активно участвует отраслевая наука — Росрыболовство, Камчатский государственный и технический университеты, КамчатНИРО (Камчатский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии — прим. Indicator.Ru).

— Какие версии рассматривали прежде всего? Их же было достаточно много.

— Когда происходят тревожные события в океане — тем более, что когда внешне видны изменения цвета, — любой человек думает про внешние загрязнения, какой-то разлив. Конечно, не скрою, и я думал, что это попадание каких-то веществ техногенного происхождения и отравление океана.

— Вы чуть ли не каждый день у себя в соцсетях лично выкладывали отчет о новых результатах. Я читал не только их, но и комментарии. Конечно, недовольные и неверующие всегда есть… Вы же тоже наверняка видели эти комментарии, как вы к ним относитесь?

— Конечно, я не все комментарии успеваю читать и не считаю это самоцелью. Особенно в Instagram — так комментарии очень эмоциональны, но не конструктивны, носят либо негативный, либо позитивный характер, но бессодержательны. Соцсети — это, с одной стороны, донесение информации, с другой — обратная связь, но комментарии нерепрезентативны. С самого начала я каждый день из первых уст рассказывал подписчикам, что было сделано. В этот раз я активно задействовал Facebook. В условиях, когда в России, к сожалению, сложилось недоверие к власти, когда происходит такое экологическое происшествие или другие неприятные события, все сразу начинают думать, что власть что-то скрывает. Просыпаются фобии, которые наверное, с советского времени в нас сидят, и все ждут, когда по телевизору покажут «Лебединое озеро»… Чтобы с этим бороться, рецепт только один — максимальная прозрачность.

Если просто сказать «мы не обманываем» — нам никто не поверит. Поэтому я считаю важным менять стереотип о власти как о закрытой, отделенной от людей структуре, которая враждебно относится к независимым экологам и мешает им заниматься их работой. Я постарался выстроить нашу работу по принципу полной публичности, реагирования на содержательные предложения или дополнительную информацию. Несколько дней назад были обнаружены выбросы гидробионтов на западном побережье Камчатки, в районе реки Озерная — это чуть севернее окончания полуострова… Вечером мне прислали информацию те, кто занимается промыслом на побережье. На следующий день утром мы организовали вертолет — кстати, я хочу поблагодарить самих предпринимателей, которые организовали бесплатный вертолет, — чтобы ученые слетали, взяли пробы и изучили состояние придонного слоя океана. И рассказывать из первых уст важно, потому что изначально сложилась асимметрия между происходящим здесь в реальности и освещением в интернете. Если почитать соцсети и блогеров, то складывалось ощущение, что тут все берега завалены слоем мертвых животных толщиной в метр. Несмотря на то что событие действительно масштабное и нам еще предстоит его оценивать, таких проявлений не было. И важно это донести, сказать, что мы ничего не собираемся скрывать, но надо трезво оценивать масштаб. Поэтому я стараюсь вести именно такую политику, и думаю, что она позволила создать атмосферу взаимного доверия. Многие специалисты полагают, что это происходит впервые при катастрофе такого масштаба. Недавно на круглом столе в Общественной палате, где были разно настроенные люди, отмечали, что нас отличает открытость и направленность на сотрудничество, безотносительно того, какую организацию представляет эколог, какие у него политические взгляды и так далее.

— Насколько я понимаю, сейчас картина примерно понятна. Естественно, нужно выяснять детали, но механика более-менее ясна…

— Понятна часть механизма — что произошла гибель придонного слоя в океане, от 20 до 30 метров. Дальше мы видим, что в целом экосистема живая, что причиной гибели, скорее всего, были токсичные микроводоросли, но не знаем, почему это произошло именно сейчас и в таком масштабе. Это главный вопрос. Я глубоко убежден, что человек все же тем или иным способом косвенно связан с этим — через влияние на климат, накопленный вред океану. Важно сценарно проиграть все, что происходило и привело к такому взрывному росту количества микроводорослей. Второй момент — мы не знаем, какие последствия нас ждут, какое влияние будет оказано на морских млекопитающих. Мы должны понять, можем ли превентивно воздействовать на это.

— Тогда следующий вопрос превращается в два. Первый — какие действия — вас как губернатора и ученых — планируются для изучения этого? Второй — насколько я знаю, у вас запланирован ряд мероприятий для улучшения экологической ситуации на Камчатке, не связанных с тем, что произошло. Каких?

— Первое, что нам надо сделать, — безотносительно катастрофы — наводить порядок с экологической ситуацией на Камчатке и с объектами накопленного экологического вреда. У нас много полигонов, они находятся в разном состоянии, многие из них не поставлены на официальный учет, за них никто не несет ответственность. Эта ситуация абсолютно неприемлема, и ее нужно ликвидировать в кратчайшие сроки. Тут мы, краевые власти, конечно, сами не справимся, я уже обратился в правительство Российской Федерации. Помимо полигонов это и рекультивация свалок, которые находятся в приливной зоне, и вопросы постепенной ликвидации и приведения в нормативное состояние городских стоков, которые далеки от желаемого состояния, это и подъем затопленных судов, которые находятся в акватории Авачинской бухты. Только официально их 84. Есть поручение правительства, что этим будет заниматься и Минтранспорта, и подведомственные структуры. Это первый большой блок вопросов.

Второй блок — мне кажется, то внимание, которое было привлечено к происшествию на Камчатке, для меня является еще одним аргументом, что нам надо становиться модельным регионом по экологическому мышлению. Много предстоит сделать.

Третье направление — у нас пока нет единой системы мониторинга опасных явлений. Мы опираемся на разовые свидетельства неравнодушных людей. Но нам надо комплексно реагировать на происходящее на суше и в Мировом океане. Все технические возможности для этого есть. Сейчас, отматывая назад, ученые находят очень тонкие механизмы измерения. Мы можем установить, что сливает в воду каждое судно, можем проследить динамику хлорофилла водорослей, которые размножаются в акватории. Но ведь необязательно ждать большого негативного феномена, чтобы начать этим заниматься. Это надо улавливать превентивно и собирать всю информацию на одной площадке, все сотни проб, которые берутся разными структурами. И важно сделать это публичным, чтобы каждый человек имел к этому доступ и мог как-то в этом участвовать, приложить свои фото или видео. Такая система позволит полно и оперативно реагировать на подобные экологические события. Человечество влияет на планету, это ведет к дестабилизации экологической обстановки, и, к сожалению, такие события будут происходить.

И последнее — нам нужно довести научные исследования до результата. Должен быть реализован комплексный научный проект, который ответит на причины возникновения, масштаб, а также на то, какие компенсаторные действия для сохранения животных, попавших в зону риска, мы можем предпринять. Популяцию морских ежей мы уже не спасем — расчеты касаются только того, как быстро она восстановится. Но многие опасения касаются того, как будет выглядеть популяция морских млекопитающих — каланов, нерп, — какие негативные изменения будут запущены. Я думаю, что нам нужно очень пристальное внимание этому уделить, воспользоваться этой проблемой, чтобы привлечь внимание к нашим морским млекопитающим, принять меры к их защите. У нас есть научные исследования млекопитающих, мы устанавливаем защитные зоны вокруг лежбищ, чтобы рыболовство не препятствовало их нормальной жизни… но надо предпринимать еще дополнительные меры.

— Последний вопрос, не связанный с причиной моего визита сюда. Я все-таки представляю издание, которое пишет о науке в России… Основная наука на Камчатке околоэкологическая — экология, биология, зоология. А какая еще наука есть на Камчатке?

— У нас в регионе есть несколько научных организаций, но в перспективе я вижу, что их необходимо усиливать и делать ставку на актуальные для Камчатки сферы. Помимо экологии и изучения антропогенного воздействия, это изучение вулканической и сейсмической активности. В этом плане Камчатка — уникальное место. Например, прямо сейчас извергается Ключевская сопка, и, естественно, для вулканологов России Камчатка — это Мекка. Я хочу, чтобы она стала Меккой для всего остального мира, чтобы мы стали мировым центром вулканологии. И, конечно, это изучение рыбы. Наша уникальная лососевая путина — это ресурсы акватории. Здесь пока наука носит прикладной характер: ведут учет лосося, сколько рыбы заходит в конкретную реку, чтобы подсчитать, какой объем может быть изъят. Но надо совмещать такие исследования с фундаментальными, которые смогут объяснять те ошибки, которые происходят. Например, в этом году был переоценен в пять раз объем горбуши на восточном побережье. Наверно, это значит, что нам надо глубже копать и изучать причины и следствия, фундаментально исследовать, что происходит в природе.

Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.