Страсти по просвещению

23 декабря в первом чтении был принят законопроект № 1057895-7, предлагающий поправки в ФЗ «Об образовании». Чем же документ в три страницы (включая обширную «шапку») вызвал в научном и околонаучном сообществе такие волнения? Свои страхи и предположения его представители обсудили в онлайн-дискуссии, организованной центром АРХЭ. Расскажем о них, а заодно и о средней эффективности электронных способов выражения народного недовольства.

Те, кого нельзя называть

Центральное место в документе занимает определение.

Как это будет регулироваться и контролироваться — эти вопросы отданы на откуп министерствам. Таким образом, просветителей впервые решили как-то законодательно обозначить. А то, что перестало быть юридически невидимым, теоретически может стать подконтрольным.

Многих возмутила нечеткость понятия. «Юристам не хватает конкретики <…>, определение максимально размытое, оно может относиться к обзорам путешествий, рецептам, физкультуре», — подчеркивает Альфия Темир-Булатова из Московской коллегии адвокатов (единственный юрист в онлайн-обсуждении законопроекта на площадке АРХЭ). Концепцию введения такого понятия 564 ученых и около полутора сотен сочувствующих в Декларации на страницах «Троицкого варианта» объявили «порочной», добавляя, что «сама постановка вопроса о лицензировании или иной регламентации просветительской деятельности со стороны государственных структур глубоко оскорбительна для нас». Хотя лицензирование, например, СМИ или образовательных учреждений никто цензурой не называет (да и речи о ней в новом документе не идет), авторы ссылаются на статью 29 Конституции (гарантия свободы слова и отсутствия цензуры) и заранее отказываются получать лицензии и согласовывать выступления, если такие правила введут.

Осуществлять просветительскую деятельность разрешают всем, если это не нарушает требований других нормативных актов. При этом в ее рамках запрещена агитация о неполноценности или превосходстве людей из-за их языка, национальности, отношению к религии, социального положения, разжигания розни на этой почве, а также призывы к антиконституционным действиям. «Примечание про экстремистскую и террористическую деятельность уже дублирует существующие нормы. Все это и так запрещено другими нормативными актами», — считает Темир-Булатова. Многих смутило и уточнение, что агитировать и разжигать нельзя «в том числе посредством сообщения недостоверных сведений об исторических, национальных, религиозных и культурных традициях народов». Это вызвало у ученых опасения, что достоверность или недостоверность всех этих сведений будет определяться «политикой партии», так как юридически достоверность многих дискуссионных вопросов в науке установить невозможно — соответствующих критериев не существует. Из формулировки, кстати, неясно: то ли сам факт сообщения «недостоверных сведений» приравнен к противозаконному действию, то ли это агитировать нельзя, а просто так сведения сообщать можно.

Наконец, другой важный пункт этого короткого текста — введение обязательного одобрения от Минобрнауки, без которого невозможно будет заключать договоры о международном сотрудничестве (кроме договоров о приеме иностранных студентов). «Предлагаемые изменения в статью 105 Федерального закона "Об образовании в Российской Федерации" вводят норму об обязательном наличии заключения Министерства науки и высшего образования РФ при подписании университетами любых договоров о международном сотрудничестве (за исключением договоров об обучении иностранных студентов), — гласит заявление Президиума РАН на этот счет. — Нереалистичность реализации такой нормы очевидна для всех, кто сталкивался с организацией международной деятельности в современном университете. Согласовывать с Минобрнауки РФ придется, в частности, договоры о зачислении на работу иностранных преподавателей, о научно-техническом сотрудничестве при реализации различных научных проектов и т. д. Это ставит под угрозу выполнение национальных проектов "Наука" и "Образование", заметная часть мероприятий которых связана с осуществлением университетами международной деятельности».

Как понимать прикажете

Участники дискуссии делали много предположений о мотивах законодателей, не основываясь на какой-либо информации изнутри структуры. К примеру, журналистка Ольга Орлова задала просветителям вопрос, почему закон разрабатывался в такой спешке. «Трудно представить, что их беспокоит, что вы вдруг дадите некорректную версию происхождения черных дыр. Наверное, их беспокоит что-то другое», — обратилась она к ведущему научному сотруднику ГАИШ МГУ Сергею Попову и профессору Высшей школы экономики, литературоведу и писателю Александру Архангельскому. Не обладающий даром телепатии астрофизик и профессор РАН ответил: «Трудно додумывать за людей. Может быть, просто пришла в голову такая идея».

Тем не менее среди версий прозвучали «цепочка Сорос — образовательные программы» и другие идеи о горячей нелюбви к отдельным представителям сообщества и организациям, в том числе к основателю попавшего под закон об иностранных агентах фонда «Династия» Дмитрию Зимину (из-за финансирования Алексея Навального) и Сахаровскому центру. Архангельский предостерег от домыслов. «Если бы это был закон как об иностранных агентах, это остановить было бы невозможно», — отметил он. Ясно одно: просветителям мотивы и цели законотворцев неизвестны. Однако в умах их сложилась картина, где попытки создания базы для регулирования (в необходимости которого сообщество недавно убеждало власть) приравнены к жестокой цензуре, так как «государство хочет быть главным монополистом» в просвещении. «Представила, что появятся лицензированные просветители и те, кто будут друг друга узнавать по приметам, будут собираться в тайных квартирах, как в притонах», — поделилась своими опасениями Ольга Орлова.

Какие-то намеки на цели можно поискать в сопровождающих документах. «Отсутствие соответствующего правового регулирования создает предпосылки для бесконтрольной реализации антироссийскими силами в школьной и студенческой среде под видом просветительской деятельности широкого круга пропагандистских мероприятий, в том числе поддерживаемых из-за рубежа и направленных на дискредитацию проводимой в Российской Федерации государственной политики, пересмотр истории, подрыв конституционного строя», — гласит пояснительная записка Комитета по образованию и науке Госдумы к законопроекту. Как считают авторы канала «Научно-образовательная политика», «в представленной редакции эти поправки могут касаться только просветительской деятельности, проводимой образовательной организацией (школой или вузом)», а экспертиза всех тысяч договоров международного сотрудничества попросту невозможна. И если целью законопроекта действительно была проверка реакции сообщества, то она достигнута.

«Это никак и ни на что не повлияет»

Однако ничего определенного пока не произошло, напоминает Темир-Булатова.

В качестве альтернативы звучат и предложения создать дополнительный закон «О просвещении». Правда, сами просветители в дискуссии заявили, что в нем не нуждаются: сделав лженауку проблемой в глазах государства, все регулирование они хотят взять на себя. В дополнение к двум уже существующим комиссиям, которые по определению должны быть заняты этим делом, некоторые представители сообщества ратуют за еще одну комиссию. Но в них ли загвоздка?

Вопросом: «Можно ли юридическими проектами и заявлениями бороться со лженаукой вообще?» — задается даже Ольга Орлова, член Комиссии по популяризации науки (не раз выпускавшей различные меморандумы для этой цели). «Знание свободно, а какую позицию выбирать, сами люди решают. Правовая доктрина гласит, что все, что не запрещено законом, разрешено. На каждый чих получать лицензию — это порочная практика для правовой доктрины государства», — считает Альфия. Как отметил Александр Архангельский, попадание лженауки в образование уже формально ограничено: этому способствуют нормы для учебников и лицензирование университетов. К его словам можно добавить, что эти меры не всегда работают жестко: примеры тому — астрология в РУДН или курсы гомеопатии в Сеченовском университете, у сторонников преподавания которых тоже есть доводы.

«Если вы нам предлагаете уничтожить врагов просвещения, но теми методами, которыми когда-то сторонников уничтожали, то не надо, мы справимся без вас. Это очень размытые формулировки, они идеологически окрашены. Они делают невозможной дискуссию по вопросам науки в мире», — считает Архангельский. По этому поводу очень здраво высказался Сергей Попов: в науке «не надо бороться за чистоту, нужно убирать». Чтобы победить лженауку, надо в первую очередь распространять и усиливать ее альтернативу.

Что в подписи тебе моей?

Что же делать, если развивать науку вам недостаточно и очень хочется выразить свое недовольство законопроектом? Самый простой и очевидный вариант — подписать петицию на Change.org. Однако этот путь называют «слактивизмом» (что можно примерно перевести как «диванный активизм») не случайно. Сам сайт ставит цели в духе «добрать голоса до следующей круглой цифры». Практический же эффект довольно низкий: так, в 2012–2017 годах статус «исполненных» на Change.org получило 4% петиций, причем количество голосов не всегда было решающим фактором.

Да, не все эксперты по цифровому политическому участию и электронной демократии согласны с пренебрежительным отношением к слактивизму. «Результативность онлайн-петиций <…> возможна при условии интегрирования онлайн- и офлайн-активности, поэтому характеристика электронных петиций не может быть уплощена до обычного клика», — уверены исследовательницы из ВШЭ и Кубанского государственного университета, изучившие судьбу петиций на Change.org. Но не будем забывать, что большинство успешных обращений касаются частных социальных вопросов: не увольнять врачей из больницы, не строить конкретный дом, поставить один светофор, выдать положенную коляску инвалиду, не выселять пенсионерку из квартиры.

Доподлинно известно, что российские власти не самого высокого мнения об этом сайте. «Он не подразумевает какой-то достоверной идентификации. Поэтому здесь еще предстоит определиться, насколько достоверным является это количество», — комментирует двести тысяч голосов под очередной петицией на Change.org пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков. И действительно, на сайтах без паспортной авторизации легко привлечь несовершеннолетних и организовать накрутку голосов (что предлагают различные умельцы, беря за голос меньше 10 рублей). Сами петиции не модерируются (администраторов в российском отделении всего пять), известны случаи подлога информации и использования петиций как инструмента разборок с компанией-конкурентом. Но и юридической силы они не имеют. Зачем же их создают?

Директор Change.org по Восточной Европе и Центральной Азии Дмитрий Савелов считает, что цель онлайн-петиций — привлечь внимание общественности и скоординировать действия активистов. Для успеха он советует рассказать личную историю, общаться со СМИ, разобраться с тем, какое ведомство отвечает за ваш вопрос, и выдвигать четкие реалистичные требования. «70% всех петиций обращены к Путину: от установки светофора до законодательных инициатив. И это совсем неэффективно. Если бы люди потратили немного времени, чтобы выяснить, кто действительно может решить их проблему, то кампания только выиграла бы», — объяснил он, добавляя, что у множества организаций на сайте есть верифицированный аккаунт. По словам Сергея Попова, именно поднятая шумиха позволила просветителям попасть на нулевые слушания по новым поправкам в Общественной палате.

Блеск и нищета цифровой демократии

Среди других каналов участники дискуссии назвали электронные приемные депутатов различных партий, а также министерств, которых коснутся поправки. Пока что только Министерство просвещения высказало свое одобрение, а Министерство культуры и Минобрнауки «молчат: потому что понимают, что попадут в коллапс из-за огромного количества документов».

А как же официальный сайт Российской общественной инициативы, где граждане могут подать «настоящую», имеющую юридический вес петицию? Подать и проголосовать можно и там. Правда, и у РОИ есть свои недостатки: трудоемкую регистрацию и долгую модерацию не раз отмечали не только пытавшиеся завести там петицию просветители, но и исследователи цифровой демократии. В случае с законопроектом № 1057895-7 этот процесс занимает больше времени, чем осталось до второго чтения. Зная о нередких бюрократических проволочках в нашей стране, многие просветители считают, что «заявки на лицензии просветителей тоже будут годами рассматривать».

Вторая проблема РОИ заключается в том, что крупные инициативы, набравшие больше требуемых 100 тысяч голосов (например, эти), далеко не всегда бывают удовлетворены. Такая участь постигла петиции об индексации зарплат не ниже фактической инфляции или уголовных наказаниях за незаконное обогащение чиновников. Даже в случае успеха решение нередко откладывается в долгий ящик, пока о нем не забывают вовсе. Пример масштабной петиции на том же РОИ — о создании закона, запрещающего чиновникам и сотрудникам госкомпаний покупать слишком дорогие автомобили. Но законопроект, принятый в первом чтении, в итоге был отклонен. Из 12 инициатив федерального масштаба, набравших нужное число голосов, на 2016 год не была реализована ни одна.

С другой стороны, муниципальные (и не очень принципиальные) вопросы вроде переименования ледового дворца в Ухте могут быть решены при наличии всего двух (!) голосов. Все 9 удовлетворенных к 2016 году петиций на РОИ были исполнены задолго до заветной сотни тысяч голосов. Две набрали в сумме 18 голосов, одна — 55 (штук, а не тысяч).

Объяснение, почему это происходит, отлично сформулировали в своей статье ученые Адыгейского государственного университета: «На данном этапе развития российской государственности решение подавляющего большинства проблем, пусть и вызывающих широкий общественный резонанс, зависит от воли органов государственной власти». А потому стоит понимать, что эмоциональные личные истории, жалобы и возмущения, подходящие для привлечения внимания скандальных СМИ и накопления репостов, — не лучший способ критики законопроекта, в отличие от четких и конструктивных претензий по существу (например, сформулированных в уже упомянутом заявлении РАН).