История науки: голова, какой не будет еще столетие

О том, за что приговорили к смерти великого химика и чем он был известен современникам помимо химических опытов, о ткачестве, аэростатах, месмеризме и Бенджамине Франклине рассказываем в нашей рубрике «История науки».

Антуан Лавуазье выделяется из ряда ученых тем, что свое время и силы он отдавал не только научным занятиям, но и множеству общественных проблем. Он служил в различных комиссиях, работа в которых порой была тесно связана с его исследованиями, а порой — очень далека от них.

Одним из направлений работы Лавуазье, где трудно отделить общественную деятельность от научной, стали агрономические опыты, которыми он занимался с конца 1770-х годов, стараясь найти способ повысить урожайность и тем самым облегчить жизнь земледельцев. Также ему не нравилось положение, когда Франция поставляла за рубеж сырье, лен и пеньку и покупала готовое полотно. Он настаивал на том, что нужно создавать собственное производство, ратовал за открытие школ ткачества. И даже в таком, казалось бы, древнем ремесле он находил место последним открытиям в химии, например, открытому его современником Клодом Бертолле способу отбеливания тканей хлором.

В начале 1780-х годов Лавуазье по поручению короля участвовал в комиссии, созванной для усовершенствования аэростатов, которые только недавно впервые успешно поднялись в воздух. Задачей комиссии было в первую очередь найти новый, более надежный материал для оболочки шара, чтобы сделать полеты хоть немного безопаснее (на тот момент создатели аэростатов, Жак Шарль и братья Монгольфьеры, сами не решались опробовать свое детище). Кроме того, нужно было найти лучший способ получения водорода и облегчить управление шаром, в том числе взлет и посадку. Результаты работы Лавуазье представил Академии в записке 1784 года.

Химик стал также одним из четырех членов комиссии, созданной для реформирования производства пороха во Франции. Здесь его научная работа и служба прекрасно дополняли друг друга. Он применял свои знания, чтобы повысить качество пороха, и многие годы пользовался лабораторией арсенала, одной из лучших в Европе. Благодаря его усилиям возросли как объемы производства пороха (и французская армия перестала страдать от нехватки боеприпасов), так и его качество.

В 1790 году Академии наук (ее упразднят через три года, несмотря на старания Лавуазье) поручили разработать новую систему мер и весов, в этой работе он принял самое активное участие. Итогом ее работы стала привычная сегодня метрическая система, которую приняли в 1795 году, и эталоны метра и килограмма. Другое дело, что не все установления революционного правительства в этой сфере прижились. Довольно быстро были отменены революционный календарь (12 месяцев их трех недель по десять дней в каждой) и система измерения времени (сутки, состоявшие из десяти часов по сто минут, в каждой минуте — сто секунд).

Лавуазье принял участие и в разоблачении «месмеризма» — учения Франца Антона Месмера о том, что физиологическими процессами управляют флюиды, движение которых он может корректировать благодаря «животному магнетизму». Несмотря на популярность месмеризма даже в высших слоях общества против него выступили многие ученые, в том числе наш герой и бывший на тот момент послом во Франции Бенджамин Франклин.

Для проверки действенности месмеризма была создана комиссия, в которую вошли два уже названных ученых, а также астроном и мэр Парижа Жан Байи и врач Джозеф Гильотен (с изобретением последнего Лавуазье и Байи вскоре и познакомятся). «Не прибегая к средствам, предписываемым практикой месмеризма, — говорил Лавуазье, озвучивая выводы комиссии, — можно достигнуть совершенно тех же результатов, лишь овладев воображением пациента. Действие это облегчается "склонностью" к машинальному подражанию, которое, по-видимому, представляет общий закон организмов. Магнетизм, или, вернее, подражание, мы встречаем в театрах, армиях, во время восстаний, в собраниях, — всюду с удивлением наблюдаешь результаты этой страшной и могущественной силы».

Однако погубила Лавуазье не месть Месмера, а ненависть народа. Еще в молодости, в 25 лет, он вступил пайщиком в Генеральный откуп — компанию, которая собирала налоги для французской казны. Надо ли говорить, как «любили» ее членов в народе, обвиняя во всех грехах и прежде всего в присваивании значительной доли средств (хотя во многом эти обвинения заслуженны). Насколько был виновен в растратах лично Лавуазье, сказать теперь сложно, его коллеги и современники оценивали его работу диаметрально противоположно, потомки и биографы чаще старались обелить память ученого. Как и другие откупщики, он смог заработать на сборах состояние, хотя, как замечают биографы, потратил значительную его часть на свои опыты, к точности которых и к качеству оборудования он предъявлял очень высокие требования.

В любом случае с началом Великой Французской революции положение, да и сама жизнь откупщиков (точнее, бывших откупщиков — компания была упразднена в самом начале революции) оказалась под угрозой. В 1792 году Лавуазье лишился своего поста и лаборатории в пороховом арсенале. В конце следующего года всех бывших откупщиков арестовали, вскоре химику предъявили обвинение в измене, помощи врагам нации и сокрытии столь необходимых ей средств. По революционным порядкам суд, вынесение приговора и его исполнение прошли в один день — 8 мая 1794 года Лавуазье казнили.

Рассказывают, что на процессе судья коротко и емко выразил суть того беспокойного времени: «Республике не нужны ни ученые, ни химики» (хотя, скорее всего, эту фразу ему приписали позднее). Совсем другое высказывание принадлежит математику Жозефу Луи Лагранжу: «Всего мгновение потребовалось им, чтобы срубить эту голову, но может и за сто лет Франция не сможет произвести еще такой».

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram.