«Ученые, по сути, люди мира»

— Анастасия, как вы пришли в робототехнику, почему выбрали эту область?

— Я начала заниматься разработками в области робототехники, учась в MIT. Прежде эта область казалась мне очень скучной: в России я училась в МФТИ, любила физику и математику. А в MIT я поступила в 2012 году, когда как раз начали развиваться консьюмерские (предназначенные для рынка массового потребления — Indicator.Ru) беспилотники, только-только стало возможно делать такие маленькие аппараты. И мой друг, в будущем сооснователь нашей компании, пошел работать в Senseable City Lab, где активно занялся беспилотниками. Поскольку мы дружили, много общались, я была посвящена в его проекты и тоже этим заинтересовалась.

— Какими именно разработками занимается ваша компания?

— Мы называем себя deep-tech бюро в области робототехники. Мы делаем электронику, программное обеспечение, механику — все с нуля. У нас все устройства вертикально интегрированы. Мы стараемся всегда идти от заказчика, у нас проектная работа. Клиенты приходят к нам, чтобы автоматизировать или решить с помощью беспилотника ту или иную проблему. Сферы бывают разные: это охрана, наблюдение, картография, сельское хозяйство и многое другое, склады например. Со складами проблема у заказчика возникла с тем, что делать инвентаризацию на них дорого и, главное, сложно, потому что для этого человека поднимают под потолок склада на высоту 12–13 метров. Это особая техника безопасности, такие сотрудники должны быть сертифицированы. Наш робот не требует поднимать наверх людей, достаточно одного оператора на земле.

— Какими достижениями компании вы гордитесь?

— Наше основное достижение — то, что мы построили высокотехнологичную компанию в России, к тому же во время кризиса. И не только построили, но и растим ее. Каждый год оборот у нас растет в два-три раза. В прошлом году мы вышли за рубеж без внешней помощи. Все средства, которые получала компания, мы инвестировали в развитие.

— А какое внешнее финансирование доступно для высокотехнологичных стартапов? Какие гранты можно получить на развитие своей компании?

— За рубежом традиционно развито венчурное финансирование, но у нас оно плохо работает, потому что нет необходимой культуры риска. Венчурное финансирование — это вложение денег под идею или прототип и проверка того, что идея сработает. Естественно, многие идеи проваливаются.

В России хорошо работает грантовое финансирование. Чтобы получить грант фонда «Сколково», компании надо стать резидентом и на этапе отбора доказать, что ваша технологическая идея в принципе работает. И после этого еще идет долгий процесс получения гранта, он растягивается на полгода. Вы формулируете, на что вы будете тратить грант, эксперты проверяют заявку, вы проводите презентацию перед экспертами.

Есть второй путь — фонд Бортника, полностью он называется Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере. Там тоже экспертный отбор, но процесс более структурированный и проходит быстрее. Многие стартапы проходят в этом фонде стандартный маршрут: сначала ты еще студент и берешь «Умника» — небольшую сумму на то, чтобы показать свою идею; с этой идеей ты переходишь на грант «Старт», чтобы открыть компанию; потом «Старт-2», «Старт-3». С каждой ступенькой размер гранта растет.

— Вы работали в бизнес-инкубаторе в США. Чем это было вам полезно, что дало для развития ваших разработок?

— Когда я была в бизнес-инкубаторе, он был обязательным шагом перед получением венчурного финансирования: нужно поработать там, чтобы бизнес-инкубатор гарантировал инвесторам качество твоего проекта. В процессе работы в бизнес-инкубаторе люди, которые активно работают со стартапами, помогают тебе, обучают, по сути, помогают структурировать твой бизнес. Сейчас в Америке очень много бизнес-инкубаторов, это очень выгодная область, и, чтобы подготовиться к раунду венчурного финансирования, надо поступать в самые старые и известные — 500 startups или Y Combinator.

— Как вы считаете, в чем сейчас привлекательность для молодежи науки и сферы высокотехнологичных разработок? И как решить, стоит тебе лично идти в эту область или нет?

— Наука в целом — самое интересное, чем можно заниматься. В любой науке — химии, физике, математике, робототехнике — ты берешься за проблему, которая еще не решена, и пытаешься придумать ее решение. И для этого есть куча возможностей — старшие товарищи, литература, метод проб и ошибок. Стандартного пути у этого процесса нет, надо придумывать, изобретать, и так все время. Так что в науке никогда не бывает скучно! Конечно, везде есть документооборот, но в науке большую часть времени ты работаешь умом. А определиться, стоит ли идти в науку, довольно просто: если хочется воплощать свои идеи в жизнь и заниматься чем-то интересным, тебе туда. Насколько я знаю, есть проблемы с финансированием фундаментальной науки в России, и это отдельный вопрос — сразу надо определиться, хочешь ли ты работать в России или за рубежом. А чтобы попасть в зарубежный университет, надо или пройти там весь путь с начала, с поступления, или заработать себе имя в России, чтобы тебя пригласили куда-то.

— Что вы посоветовали бы ребятам, которые хотят поступить в престижные зарубежные вузы? И что вы вынесли из опыта своей учебы в MIT, была ли возможность сравнить уровень науки и образования в России и США?

— Нужно оговориться, что я поступала не напрямую в MIT, а через Сколтех. Мы были нулевым набором Сколтеха, но тогда еще его не было, было поле в Сколково, и нас разослали в лучшие зарубежные вузы, чтобы там мы набрались опыта и привезли это в Россию. Наша цель была построить новый университет.

Главный совет, который я могу дать, о чем говорю и своему младшему брату, — обязательно надо поступать в зарубежный вуз. Может быть, не в бакалавриат, потому что фундаментальные знания на этом уровне очень хорошо дают в России. Например, в Физтехе или в МГУ дают отличные фундаментальные знания в области физики и математики. А в магистратуру важно поступать за рубеж. Магистратура — это специализация, когда тебя обучают работать над интересными проектами, показывают, как это можно делать. В России, к сожалению, это не развито. В MIT буквально каждый предмет в нашей магистратуре включал проектную работу, часто с внешними компаниями в нашей сфере.

— Когда вы окончили магистратуру, у вас была возможность выбирать место работы — в США или в России? Почему вы выбрали Россию?

— На этапе возвращения в Сколтех выбора не было, ведь смысл программы заключался в том, чтобы мы вернулись. Остаться было бы нечестно по отношению к тому, кто заплатил за наше обучение. А дальше была возможность выбирать, и меня звали на PhD в Америку. Но на том этапе мы уже начали строить свою компанию в России, и выбор стоял между учебой и возможной работой в науке за рубежом — и собственной компанией, с которой в перспективе мы тоже сможем выйти за рубеж. И выбирать было довольно просто, поскольку с одной стороны компания, а с другой я одна.

— Есть ли у вас какие-то советы для школьников и для студентов, как добиться успехов в науке и исследованиях? И как школьникам переубедить родителей, если они не хотят для своего ребенка научной карьеры, говорят, что в ней нет денег и нет развития?

— С моими родителями такой проблемы никогда не было, но я слышала о подобных ситуациях. На месте школьника я бы говорила, что поступлю на факультет, который поможет мне расширить кругозор, чтобы потом выбрать профессию. Например, в свое время, когда я поступала на Физтех на факультет инноваций и высоких технологий, я сказала маме: «Ок, там будут физика и математика, экономика и химия, там будет все. Я смогу, позанимавшись в институте, потом специализироваться в магистратуре на том, что окажется интересным». После бакалавриата сегодняшний школьник будет уже самостоятельнее, и в магистратуре ему будет проще пойти в науку, а не начать работать бухгалтером, условно говоря. Я ни в коем случае не говорю, что бухгалтер — плохая работа. Но если ты хочешь в науку, а родители против, то лучше не согласиться, а уйти на общий факультет, который даст много знаний.

— Как вы себе представляете идеальное будущее вашей научной сферы?

— Недавно я читала статью израильского футуролога о том, что скоро роботы полностью заменят людей. Причем с учетом темпов развития искусственного интеллекта в креативных профессиях в том числе. Конечно, встают вопросы, что будут делать все те люди, которые не могут строить или использовать роботов. И я думаю, что нас реально ждет такое будущее уже при нашей жизни. Беспилотных автомобилей буквально пять лет назад не существовало в принципе, а на днях беспилотный грузовик проехал через всю Америку. Так что нас ждет очень масштабная автоматизация, роботизация всех процессов, включая даже креативные типа рисования или написания книг.

— Не страшно ли жить в таком будущем?

— Мне не страшно, потому что я занимаюсь робототехникой. У меня не будет, я думаю, проблем с тем, как мир развивается. Другой вопрос, что будет с большим слоем людей, которые работают в низкотехнологичных сферах. С людьми в будущем более-менее понятно, детей будут обучать сразу робототехнике или чему-то близкому этой сфере, а вот что будет с людьми, которые уже есть, неизвестно. Такая проблема реально возникнет в какой-то момент.

— Расскажите о достижениях российских ученых или о новых отечественных технологиях и разработках, которые вас приятно удивили.

— На этот вопрос у меня не очень однозначный ответ. Я считаю, что у ученых и у науки не существует признака «российский», «американский» или еще какой-то. Потому что ученые, по сути, люди мира. Например, графен, как известно, открыт российскими учеными. Называют их «российскими», потому что они родились и учились здесь, но потом они уехали за рубеж и сделали это открытие уже на деньги зарубежного, британского университета. Они считаются британскими или российскими учеными? Непонятно. И если бы у нас лучше финансировалась наука, зарубежные ученые приезжали бы к нам, точно так же было бы непонятно. Так что на вопрос я отвечу, что такое достижение — графен, о котором все много слышали, много говорили, читали лекции в институтах.

— Есть ли что-то, о чем бы вы хотели предупредить молодых людей, которые только начинают работу в области робототехники? К чему должен быть готов молодой ученый?

— К тому, что робототехники как единой науки не существует, она состоит из ряда направлений. Например, компьютерное зрение, искусственный интеллект, специализированные разработки в аппаратной части. Так что лучше специализироваться в чем-то конкретном, в какой-то области.

— Если бы у вас была возможность написать себе письмо на пять-десять лет назад, что бы вы написали?

— Я бы предупредила себя, что и работа в этой сфере в России, и создание высокотехнологичных компаний в России — очень сложные задачи.

— Расскажите, пожалуйста, о каком-то смешном или необычном моменте из вашей исследовательской работы.

— Знаете, я читала примеры в других интервью, и не знаю, смешные это или грустные моменты, когда при перевозке оборудования из-за рубежа приходится доказывать, что это не военная техника. Это каждодневная проблема. Каждый раз, даже когда мы завозим компоненты в количестве двух штук, например, нам приходится доказывать, что мы не будем их использовать для создания военных беспилотников или военных боеголовок.

— Ваша любимая книга?

— «Человек, который принял жену за шляпу», Оливер Сакс.

— Какие иностранные языки вы знаете? Какой хотели бы выучить?

— Английский знаю в совершенстве. Учу китайский и планирую выучить еще итальянский.

— Есть ли у вас какие-то необычные хобби, где бы вы черпали силы для работы?

— Нет, потому что работа занимает все время, кроме сна.

— Продолжите фразу: «Я в науке, потому что…»

— Я в науке, потому что это самая интересная вещь, которой можно заниматься в жизни.

Материал подготовлен при поддержке Фонда президентских грантов.

Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.