Здоровье, медицина и новый империализм

Почему каравеллы и галеоны, давшие португальцам власть над Индийским океаном на целый век, не смогли одолеть галеры мусульман в Красном море? Почему оружие испанцев, сокрушившее империи ацтеков и майя, не помогло им в Чили и Африке? Почему полное господство США в воздухе не позволило американцам добиться своих целей в Ираке и Афганистане? Об этом, а также о сложных отношениях западного империализма и новых технологий в своей книге «Власть над народами», опубликованной в издательстве «Дело», рассказывает историк Дэниел Хедрик. Indicator.Ru публикует отрывок из этой книги.

От эмпирической медицины к научной

XIX столетие ознаменовалось необычайными достижениями в здравоохранении, что привело к снижению заболеваемости и смертности как в странах Запада, так и среди оказавшихся в тропиках европейцев. Согласно общепринятому мнению, достижения эти стали следствием открытий доблестных ученых, результаты их были использованы врачами и техническими работниками для решения проблем реального мира, а благодарное население с энтузиазмом принимало результаты труда врачей и санитаров. Однако это излишне романтичный и упрощенный взгляд на то, каким образом усовершенствования в области здравоохранения реализовывались на практике. В действительности же взаимосвязь между наукой, практическим применением ее достижений и их результатами была далеко не столь однозначной.

Сложность ситуации объяснялась, во-первых, симбиотическими отношениями между эмпирическими открытиями и научными теориями. Стремительная индустриализация и урбанизация Европы и Северной Америки в XIX в. создавали не только трудности, но и благоприятные условия для экспериментов, результаты которых позволяли добиваться значимых улучшений в области здравоохранения.

Точно так же и экспедиции европейцев в тропики позволили проводить там эмпирические наблюдения и популяризировать полученные результаты; отличная иллюстрация к сказанному — внедрение профилактического применения хинина. Развитие научной медицины также осложнялось конкуренцией между теориями, пытавшимися дать объяснение заболеваниям. Теории о микробах как причине болезней удалось возобладать над остальными далеко не сразу. Наконец, даже когда практическое применение эмпирических выводов или лабораторные открытия самым недвусмысленным образом указывали на то, что именно требовалось делать, принятие необходимых мер затягивалось по причине укоренившихся привычек, сопротивления новым идеям, корыстных интересов или же просто из-за дороговизны нужных мер.

Во многих случаях практическое применение эмпирических выводов опережало научные объяснения той или иной болезни на десятки лет. Мы уже успели ознакомиться с тем, каким образом вакцинация, принцип которой был разработан в 1790-х гг. Эдвардом Дженнером, значительно укрепила демографическое преимущество европейцев перед индейцами Северной Америки. Еще одним известным случаем применения эмпирических выводов на практике стал эксперимент, проведенный доктором Джоном Сноу и выявивший источник вспыхнувшей в 1854 г. в Лондоне эпидемии холеры, которым оказалась водозаборная колонка на Брод-стрит. Сноу обратил внимание на взаимосвязь между болезнью и водой, которой обеспечивала жителей одна из водопроводных компаний. Сноу убедил власти снять с колонки рукоять насоса, что заставило жителей потреблять воду из других колонок, после чего число новых заболеваний на Брод-стрит резко пошло на убыль.

При написании работы о взаимосвязи между потреблением воды из определенных колонок и холерой Сноу не просто излагал отдельные случаи, а оперировал конкретными цифрами, что было более убедительным для общественного мнения, которое к тому времени уже научилось доверять цифрам. Тем не менее, поскольку доказать предположение о взаимосвязи между водой и заболеванием не представлялось возможным, известные ученые встретили его выводы в штыки. И все же благодаря усилиям Сноу и мерам, предпринимаемым прочими реформаторами санитарно-гигиенической системы, ситуация с водоснабжением в городах Европы и Америки со временем улучшилась. В то время воду фильтровали с помощью песка и древесного угля, очищая ее от взвешенных частиц и избавляя от неприятных запахов. В тропиках фильтрация зачастую проводилась бессистемно, с применением веществ и оборудования, которые оказывались не в состоянии очистить воду от опасных бактерий.

Во время военных кампаний мучимые жаждой военные не соблюдали даже элементарные предосторожности. Тем не менее фильтрация воды сыграла свою роль в снижении смертности, что отмечалось военными врачами при подведении итогов экспедиций на Магдалу и Кумаси.

Одним из важнейших медицинских достижений XIX в. стало наблюдение венгерского акушера Игнаца Земмельвейса: мытье рук перед оказанием помощи при родах значительно снижало число случаев родильной горячки, бывшей в то время (1850-е гг.) главной причиной смерти среди рожениц. Вслед за этим в 1860-х гг. было сделано еще одно важное наблюдение, на этот раз английским хирургом Джозефом Листером: стерилизация инструментов и дезинфекция прочих поверхностей фенолом существенно снижали число инфекционных заражений при хирургических операциях.

Еще одна полезная практика, к которой пришли эмпирическим путем, — эвакуация военных и гражданских лиц европейского происхождения на высокогорье при вспышках эпидемий. Эта практика восходила еще к Средневековью, когда те, кто мог себе это позволить, покидали города во время эпидемий чумы. В тропических же колониях европейцы перемещались либо в высокогорные лагеря, либо обратно в Европу, полагая при этом, что бегут от миазмов или вредоносного воздуха низин.

Однако наукой медицина стала благодаря не статистике и эпидемиологии, а прорыву в бактериологии. С момента изобретения микроскопа в XVII в. ученым было известно о существовании простейших организмов, которые были слишком малы, чтобы их можно было разглядеть невооруженным глазом. Однако только к середине XIX в. микроскопы и другие лабораторные приборы позволили выявить взаимосвязь между конкретными микроорганизмами и их влиянием на здоровье человека. В 1860-х гг. француз Луи Пастер продемонстрировал, что брожение вызывалось дрожжевыми грибками и что высокие температуры приводили к смерти данных микроорганизмов, а, следовательно, останавливали или предупреждали процессы брожения и гниения. В 1877–78 гг. Пастеру удалось определить возбудителей сибирской язвы. Вскоре после этого открытия немецкий ученый Роберт Кох проанализировал показатели заболеваемости сибирской язвой в Гамбурге и Альтоне, двух расположенных рядом друг с другом городах, водоснабжение которых осуществлялось за счет одной и той же реки. Вода, поступавшая в Альтону, проходила через медленный песочный фильтр, покрытый отложениями плесени, в то время как вода, питавшая систему водоснабжения Гамбурга, фильтрации не подвергалась. Из своих наблюдений Кох сделал вывод о том, что песок и плесень эффективно удаляли из воды вредоносные бактерии. Врач также разработал методику выращивания бактерий в лабораторных условиях. В 1883 г., когда в Египте разразилась эпидемия холеры, Кох выявил бактерию («холерный вибрион») и то, каким образом она попадала из канализации в питьевую воду, что позволило наглядно подкрепить выдвинутую Джоном Сноу гипотезу. Обнаружение бактерий, вызывавших те или иные заболевания, привело к развитию вакцин; к 1893 г. появилась вакцина против холеры (пусть и короткодействующая). С этого момента в научной литературе теория миазматического происхождения заболеваний постепенно уступает место теории об их микробной природе.

Наука и тропические болезни

Холера вызывала особый интерес в силу своей непривычности для Европы и Америки XIX в. Эта болезнь эндемична для Индии, где периодически вспыхивали ее эпидемии — особенно во время паломничества в расположенный на Ганге город Бенарес (сегодня — Варанаси). В 1820–22 гг. эпидемии холеры разразились на Цейлоне, в Индонезии, Китае, Японии и на Ближнем Востоке. В 1826 г. она достигла Персии и Османской империи. На протяжении тех столетий, когда сообщение между Индией и Европой осуществлялось посредством парусных судов, больные холерой либо умирали, либо выздоравливали до того момента, как корабль достигал берегов Европы. С началом регулярного пароходного транспорта (1820–30-е гг.) время в пути сократилось, и возбудители холеры успевали пересечь океан. В 1831 г. эпидемия вспыхнула в Мекке, откуда вместе с паломниками болезнь попала в несколько стран, от Марокко до Филиппин; в том же году она проявилась и в Британии, а годом спустя — в Канаде и Соединенных Штатах. Впоследствии был зафиксирован целый ряд эпидемий: в начале 1850-х гг. (в том числе та, которой занимался Сноу), в 1863–75, 1881–94 гг. и в период с 1899 по 1920-е гг. Холера привлекала особое внимание врачей и общества в силу того, что внешние проявления болезни были поистине ужасающими. Некоторые из носителей возбудителя холеры не заболевали.

У прочих же, казавшихся еще недавно здоровыми, диарея и рвота вызывали стремительное обезвоживание организма. Как писал один из репортеров: «Только что это — теплые, живые человеческие организмы, в следующее же мгновение — подобие ледяных мертвецов с холодным дыханием, прерывающимся пульсом и стынущей кровью: синие, сморщенные, бьющиеся в конвульсиях». Соответственно, открытия Сноу и Коха привели к тому, что ратующие за реформы специалисты стали требовать принятия защитных мер. Однако профилактика заболеваний означала разделение систем канализации и водоснабжения, что требовало огромных инвестиций в установку труб, строительство фильтрационных станций и прочей городской инфраструктуры. Подобные расходы могли себе позволить только богатые, промышленно развитые страны, и то лишь поэтапно. В тропиках колониальные власти настаивали на защите европейцев от «нечистот и болезней туземцев» посредством строительства отдельных поселений и военных городков на удалении от городов, в которых проживали коренные жители.

Профилактическое применение хинина стало «волшебной палочкой» для империализма середины XIX в., однако полностью решить проблему малярии в тропических регионах не смогло. Вплоть до 1860-х гг. в Индии и тропической Африке показатели смертности среди европейцев снижались, а потом оставались на одном уровне (за исключением Алжира, где продолжали падать). Профилактический эффект оказался ограниченным по причине дороговизны хинина, стоимость которого оставалась высокой даже после того, как плантации хинного дерева на Яве и Индии вышли на полную производственную мощность. Хинин был слишком дорогостоящим лекарством, чтобы французская армия могла выдавать его всем своим военным, размещенным в колониях; в одном опубликованном в 1875 г. пособии по военной медицине содержался призыв не использовать хинин в профилактических целях в Алжире, а создавать его запасы для применения в случае эпидемий или в местностях, где опасность заражения малярией была повышенной. Был он чрезмерно дорогим и для коренного населения. Кроме того, по-прежнему широко бытовало мнение о миазматическом происхождении малярии, и профилактическое применение хинина не всегда практиковалось даже теми, кто мог его себе позволить.

Научный интерес к малярии возрос к концу столетия, особенно в Италии — из-за малярийных болот неподалеку от Рима и в долине реки По, а также во Франции и Британии — озабоченных положением дел в своих колониях. В 1883 г. британский врач Патрик Мэнсон, в то время — служащий морской таможни Китая, опубликовал результаты своего исследования паразитического червя Filiaria bancrofti.

Оказалось, что этот червь, возбудитель элефантиаза, попадал в организм человека через укус комара. Это открытие заставило предположить, что комары могут быть ответственны за передачу и других заболеваний. В 1880 г. французским военным врачом Шарлем Альфонсом Лавераном в крови больных малярией был обнаружен плазмодий Plasmodium malariae, что привело к всплеску исследовательского интереса к болезни сразу в целом ряде стран. В 1897 г. Рональд Росс, майор медицинской службы в Индии, продемонстрировал, что кулекс, или комар настоящий, являлся переносчиком возбудителя птичьей малярии. Мэнсон опубликовал работу Росса и добился того, чтобы тому была предоставлена возможность заниматься научными исследованиями на постоянной основе. Годом позже трем итальянским ученым — Джованни Батиста Грасси, Джузеппе Бастианелли и Амико Биньями — удалось определить сложный жизненный цикл возбудителя малярии в человеке, который часть своей жизни проводит в пищевом канале малярийного комара, а вторую — в организме человека. Установление взаимосвязи между малярией и комарами позволило добавить в арсенал здравоохранения два новых метода. Во-первых, были предприняты шаги по уничтожению малярийного комара, хотя сделать это было нелегко (малярийный комар вида Anopheles размножается в сельской местности и может перелетать на значительные расстояния). В США весьма популярными стали антимоскитные сетки и экраны, однако британцы использовали их гораздо реже по причине того, что эти защитные приспособления препятствовали проходу воздуха. Тем не менее сетки все же применялись, чтобы не дать комарам кусать больных и заражать здоровых.

Еще одно заболевание, брюшной тиф, также было тесно связано с империализмом. До 1870-х гг. его часто путали с другими заболеваниями, вызывающими продолжительную лихорадку. Затем на фоне снижения опасности малярии, холеры и ряда желудочно-кишечных болезней для европейцев в тропиках военные в Индии и Северной Африке все чаще заболевали брюшным тифом. В Индии с 1860 по 1900 г. число смертей от тифа среди военных европейского происхождения увеличилось в пять раз; в Алжире, равно как и в самой Франции, оно удвоилось в 1880-е гг., после чего было отмечено снижение количества заболевших.

Возбудитель брюшного тифа — бактерия Salmonella typhi, которая через воду, пыль или мух попадала из экскрементов больного в желудочно-кишечный тракт здорового человека. До появления антибиотиков вероятность смертельного исхода среди заболевших брюшным тифом составляла 30%; те же, кто перенес его, оставались переносчиками болезни еще на протяжении многих месяцев, а то и лет, несмотря на то, что внешне казались вполне здоровыми.

В 1880 г. Карл Йозеф Эберт обнаружил бактерию, названную им Bacillus typhosus (сегодня она известна как Salmonella typhi). Поначалу заболевание (точно так же, как и холеру) связывали с заражением воды нечистотами. Среди предпринятых мер была замена «сухой системы» сбора нечистот, когда твердые отходы жизнедеятельности человеческого организма вывозились в ночное время на телегах, системой, предусматривающей смыв экскрементов и использование канализационных труб, предназначенных для вывода нечистот за пределы городов. С установкой в Европе и Америке систем канализации, переносившей нечистоты с помощью воды и сбрасывавшей необработанные отходы жизнедеятельности человеческого организма прямо в реки и озера, отмечались случаи заболеваемости брюшным тифом в населенных пунктах, располагавшихся ниже по течению. Соответствующие профилактические меры потребовали установки гравитационных песочных фильтров и очистки воды с помощью хлора или брома. Все эти меры были весьма дорогостоящими, а потому нашли полномасштабное применение в самых богатых индустриальных странах лишь в ХХ в.

Когда британская армия вторглась в Египет в 1882 г., врачи ожидали поражения военных дизентерией, цингой, офтальмией и прочими весьма распространенными в данной стране заболеваниями, но только не брюшным тифом. Более того, во время собственно операции по оккупации Египта, осуществленной в период с 17 июля по 3 октября 1882 г., число летальных исходов от болезней было меньше количества смертей в результате боевых действий, что до ХХ в. случалось крайне редко.

Однако стоило британским войскам разместиться в казармах Каира и Александрии, реквизированных ими у египетской армии, как разразилась эпидемия брюшного тифа. Причину заболевания видели в плохих санитарно-гигиенических условиях казарм и в низком качестве воды — ее брали непосредственно из Нила либо из колодцев, куда жидкость просачивалась через почву из реки. Использовавшиеся британской армией фильтры оказались против данного заболевания бесполезными. Лишь много лет спустя появилась возможность проверить воду на наличие болезнетворных бактерий, и были приняты соответствующие меры по обеспечению войск незараженной водой и эффективному выводу нечистот.

До XX столетия в число самых опасных заболеваний входила также желтая лихорадка. Было хорошо известно, что она вызывает эпидемии в Западной Африке и в бассейне Карибского моря, при этом главным образом — среди лиц, прибывавших из других регионов мира, поскольку местные обитатели и африканские рабы обладали иммунитетом к ней. Хотя ареал заболевания и ограничивался главным образом тропиками, в летние месяцы эпидемии могли возникать и в портах умеренных широт. В XVII–XVIII вв. периодические вспышки заболевания происходили во всех портах Северной Америки, от Нового Орлеана до Бостона, а также в долине Миссисипи; несколько раз эпидемии вспыхивали в Филадельфии, самая страшная из них пришлась на 1793 г. Причины и условия их возникновения оставались неизвестными; желтая лихорадка не связывалась с болотами и «миазмами» подобно малярии и не передавалась контактным путем, как черная оспа. Даже после того, как бактериологи приняли теорию о микробной природе заболеваний в качестве лучшего из объяснений для многих других болезней, никто не мог обнаружить бактерию, связанную с желтой лихорадкой. Для этого имелась веская причина: как выяснилось позднее, болезнь вызывалась не бактерией, а вирусом, который был слишком мал, чтобы его можно было обнаружить с помощью имевшихся на тот момент микроскопов.

Тем временем недостатка в гипотезах не было. Среди наиболее правдоподобных была гипотеза, которую выдвинул кубинский врач Карлос Финлей. В 1881 г. он выступил с предположением о том, что заболевание, возможно, передавалось комаром Stegomyia fasciata (известным сегодня как Aedes aegypti), однако доказать свою гипотезу ему не удалось.

В мае 1900 г., когда желтая лихорадка стала распространяться среди отправленных на Кубу американских солдат, руководитель Главного военно-медицинского управления США Джордж Стернберг создал комиссию по выявлению причин заболевания, возглавить которую было предложено доктору Уолтеру Риду, получившему к этому времени известность благодаря своим исследованиям брюшного тифа. Поначалу Рид отнесся к предложению скептически, но все же согласился сотрудничать с Финлеем и проверить его гипотезу на добровольцах. Проведенные эксперименты убедительно доказали, что болезнь передавалась через укусы комара Aedes aegypti.

Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.